обнажены, кожа блестит в пятнах света, покрытая лёгкой росой. Невольно замираю, дыхание сбивается, как будто кто-то сжал грудную клетку. Хищное движение заставляет оцепенеть ещё больше, только потускневший свет фонарей скользит по его коже, подчёркивая мускулы.
– Ну надо же, – протянул парень, повернувшись ко мне всем телом, – даже святые иногда лезут не в своё дело.
Но моё внимание привлекает чёрные линии складывающийся в очертания цепи из металла, обвивающий его запястье и бицепс. Массивная, грубая, с разорванным звеном, как будто кто-то пытался удержать его, но не смог. Осколки металла кажутся чем-то больше, чем украшением. Они говорят о свободе, вырванной с боем, но одновременно несут в себе тень плена, который он явно не может забыть.
– Смотрю, ты ищешь приключений, – устало произнёс он с насмешкой, отзывается во мне странным эхом.
– Как? Нет… я просто… – слова путаются, комкаются, и я не могу закончить ни единой фразы.
Парень поднимает руку, и я готова поклясться, что слышала, как цепь слегка звякает, как насмешливый колокольчик, тянувшийся к моим ушам. Шагает ближе, рефлекторно делаю шаг назад, что-то холодное и твёрдое касается моей спины, то ли ящик, то ли столб.
– Просто, что, монашка? – Тянет он, склонив голову, взъерошенные волосы слегка мерцают в свете. – Просто оказалась не там, где нужно? Или, может, ты ищешь, где твоя вера ослабеет?
– Что… – голос почти срывается, и я машинально прикусываю губы, чтобы не сказать больше.
Он медленно усмехается, как будто наслаждаясь моим замешательством.
– Смешно, правда? Такие, как ты, думают, что знают всё. Что такое свет, что такое тьма. А на деле боитесь даже на секунду задержать взгляд на чём-то реальном.
Пытаюсь сосредоточиться на земле под ногами, но ощущение его присутствия давит на разум. Глаза сами возвращаются к татуировке, с неведомой для себя силой я всё же протягиваю руку к его запястью, а он так просто позволяет мне касаться своей кожи. На ощупь она куда приятнее, чем казалось. Невольно прохожусь пальцами по одной из цепей.
– Больно? – Вырвалось у меня, и я тут же подняла голову, но он даже не изменился в лице.
– Я сделал её не вчера. – Резко убрал он руку.
Стараясь сосредоточиться на чём угодно, но каждый звук его голоса будто тянут обратно. От его приближения становится трудно дышать, как при жарком воздухе перед грозой.
– Так что понадобилось монашке возле моего шатра? – Он приближается ещё на шаг, и теперь его тень накрывает меня.
– Хватит называть меня монашкой, у меня есть имя.
– Так настойчиво хочешь назвать мне своё имя? – Приближается настолько, что, склонившись над моим ухом тихо шепчет: – А осмелишься назвать его, зная, что я пронесу его сквозь ночь? – Слова жалят, не позволяют отвернуться.
Нащупав холодную древесину, я надеялась найти в ней хотя бы капельку своей смелости, но оно не даёт опору. Во рту пересохло, сердце колотится так сильно, что отдаётся эхом в ушах. Хочу найти слова, оттолкнуть его не только физически,