она запинается и затихает.
Утешаю её, как могу, предлагаю молитву, говорю о том, что Бог всегда рядом. Слова звучат спокойно, но внутри всё иначе. В какой-то момент я замолкаю, чувствуя, как окружение меняется.
Холодный пот пробегает по спине. Это ни звук, ни движение, скорее ощущение. Словно тёплый свет стал вдруг слишком жгучим.
Не оглядываюсь, но знаю, что там настойчивый, тяжёлый взгляд. Он проникает сквозь толщу воздуха, находит нас среди теней и света. Сердце забилось сильнее прежнего, и я почти теряю нить разговора.
– Простите, – шепчу я, стараясь не выдать растерянность, и смотрю на девушку, хотя мысли упорно возвращаются к тому горячему, обжигающему ощущению, словно прожигают ткань платья.
– Ничего, – смахивает она слезу, глубоко вздыхает и выпрямляется. Улыбка на её лице кажется неожиданной, почти неуместной. – Я правда думаю о монастыре. Вера всё, что у меня осталось.
– Ну, Лорана, неужели всё? – Раздаётся голос за нашими спинами, и я вздрагиваю, ледяной ком страха тяжелеет в груди.
Мы оборачиваемся почти одновременно. Покачиваясь и слегка прихрамывая, к нам приближался тот самый акробат. Походка неспешная, как у кота, поймавшего мышь, будто он знает того, чего не знали мы. Его фигура кажется тёмным пятном на фоне освещённого шатра.
– Как делишки? – Тянет он, склонив голову набок, упираясь рукой в один из близлежащих ящиков.
– Это конфиденциальный разговор, – начинала я, спрыгнув с ящика и нахмурив брови. Стараюсь держать строгую мину, не показывать лишних эмоция, но от чего-то жар поднимается к щекам. – Попрошу вас уйти.
Он рассмеялся, тихо, но с таким сарказмом, что звук отозвался во всём теле.
– Конфиденциальный? – Насмешливо вскинул он брови, растягивая слово. – На открытом воздухе? Да ладно, сестра, тут все стены с ушами. Или ты думала, что твой Бог держит их закрытыми? – Он выпрямляется, шарит в кармане и вытаскивает что-то на ладони. – Может, хочешь конфетку? – Предлагает он невозмутимо, протягивая карамель, завёрнутую в красно-золотую бумажку.
Я хмурюсь.
– Вы раздаёте сладости незнакомым девушкам?
– Разве я похож на доброго самаритянина? – Поворачивает запястье, не дожидаясь ответа, и подбрасывает конфету в воздух, ловя её пальцами. – Уже проще спихнуть их на кого-то другого, – бурчит он, – чем смотреть, как они валяются у меня в карманах
– Прошу вас, – повторяю дрожащим голосом.
Подходит ближе, шаг за шагом, будто нарочно проверяя терпение. Его взгляд скользит по мне, задерживается дольше, чем нужно. Сердце бьётся слишком быстро, а его ухмылка становится шире.
– Смотри-ка, – говорит он тихо, почти шёпотом, – кажется, твоя вера не такая уж непоколебимая, монашка. Губы дрожат, взгляд прячешь. Это что, святой стыд?
– Бог защитит меня и тех, кто верен Ему, – слова звучат слишком слабо для верующей.
– Бог? – Натужный смех прозвучал низко, грубо, проникая под кожу, лаская каждую косточку. – Думаешь, он сейчас