выход в город. Пожалуйста, давай вернёмся пока есть время.
До ужина оставалось меньше часа, так что Рут начала гнать машину так, как не гнала раньше. Она никогда не превышала скорость больше допустимой, но сейчас я в действительности боялась, обеими руками держась за поручень над головой. Я даже не успевала насладиться красотами города, но всё же обрадовалась, когда мы успели вовремя.
Припарковав машину, мы торопливо направились в трапезную, место, которое знаю до последнего камня, до последнего солнечного блика на старых деревянных столах. За последние двенадцать лет он стал неотъемлемой частью моего мира, чем-то неизменным, как молитвы или звон колоколов. В этой неизменности есть своё утешение.
Пока мы с Рут искали место куда присесть, я заострила внимание на старую, местами потемневшую от времени штукатурку на стенах. Как бы нас не заставили выскоблить всё и придать залу более презентабельный вид. Через небольшие окна, высоко под потолком, спускался свет закатного солнца, этот свет никогда не бывает ярким, даже летом он смягчается, будто проходя через невидимый фильтр. Главное не заострять внимание на пустующий стул Зоуи.
Присев на твёрдые скамьи, за тяжёлым, тёмным столом нас уже ждала еда. В центре стола всегда стояла ваза с цветами, сегодня кажется ромашки, собранные в монастырском саду. Их простой аромат слегка ощутим, даже на расстоянии, запах лета, запах молитвенного труда, запах жизни, которая продолжается здесь, за этими стенами.
Когда этот зал пуст, тишина в нём особенная. Глубокая, как вода в колодце. Но когда мы собираемся за трапезой, она наполняется шелестом одежды, тихим стуком посуды, ровным чтением Писания, которое льётся откуда-то из центра зала, как нежный ручей.
Этот зал видел меня во все мои дни: когда впервые робко вошла сюда, сжимая край платья, когда училась прятать слёзы от других сестёр, когда радовалась впервые за долгое время. Он знает меня лучше, чем я сама.
Ужин всегда скромнее обеда. Тарелка овощного супа, где крупные кусочки картофеля, моркови и сельдерея плавают в прозрачном бульоне, с небольшим куском чёрного хлеба, грубого, но такого ароматного. Чашка тёплого травяного отвара, в котором чувствовался лёгкий аромат ромашки и мелиссы.
Через пару дней нас всё же отправили в город с поручением от ключницы Пенелопы, она отвечает за хозяйство и запасы монастыря, неудивительно, что нас отправили именно на рынок. Помимо меня и Рут, Лидия вызвалась как наша защитница, и ещё одна послушница, Мира. Она в монастыре два месяца, и неудивительно, что ей так скоро позволили с нами поехать. Если мне впервые разрешили покинуть монастырь в возрасте пятнадцати лет, Мира отличалась тем, что ей уже исполнилось шестнадцать.
Ну а я, так как была уверена, что не буду участвовать в этой суете и сторожить машину, взяла с собой книгу, которую прятала как зеницу ока ещё с прошлой недели. Ведь это не какой-нибудь томик священного писания, а обычный роман, из городской библиотеки. «Джейн Эйр», даже библиотекарь признался, что это классика.
Но, монастырь нуждается в