еще это играет. Нет, если подумать, я не удивлен. Просто кое-кому следовало бы проверить свои уши. На самом деле, Пирс, знаешь, твои уши слишком велики. Ну, я-то не сноб – я люблю разную легкую музыку, но…
Пирс, в ярости, выливает бокал теплого пунша на голову хозяина вечеринки.
На следующий день – репетиция у Эллен. Брат и сестра выглядят подавленными. Выходка Пирса получила широкую огласку. Эллен сделала ему выговор за то, что он настроил против себя Николаса Спейра, особенно после того, как тот обещал написать рецензию на наш концерт. Но, как говорит Пирс, Николас уже несколько раз давал те же обещания, всегда клянясь честью, потом, ничего не написав, исчезал на месяц-другой, а потом снова обращался к нему «дорогой мой мальчик» как ни в чем не бывало.
– Я не знал, что ты так любишь «Форельный» квинтет, – говорю я ему.
– Ну да, – говорит Пирс. – Все относятся к нему как к дивертисменту или хуже.
– Я считаю, что он на одну часть длиннее, чем надо.
– Эллен, можно мне чашку чая, пожалуйста, – бормочет Пирс. – Чем горячее, тем лучше.
– Беру свои слова обратно, – быстро говорю я. – Похоже, Билли опять опаздывает. Что на сей раз? Жена, дети или Центральная линия?
– Он позвонил, – говорит Эллен. – Не мог засунуть свою виолончель в футляр. Шпиль застрял. Но он уже в пути. С минуты на минуту должен быть.
– Оригинально, – отзывается Пирс.
Когда Билли появляется, он долго просит прощения и потом объявляет, что ему нужно обсудить нечто очень важное. Это структура нашей программы в «Уигмор-холле». Он думал про нее целый день. И выглядит очень обеспокоенным.
– Расскажи нам, Билли, – говорит Пирс терпеливо. – Нет ничего, что бы мне доставило большее удовольствие, чем хорошее структурное обсуждение.
– Вот-вот, видишь, Пирс, ты изначально настроен скептически.
– Да ладно, Билли, не давай Пирсу себя сбить, – говорю я.
– Ну, вы знаете, – говорит Билли, – что, играя Гайдна, Моцарта и Бетховена в этом порядке, мы путаем все отношения между тональностями. Это полный беспорядок. Сначала три диеза, потом один, потом четыре. Никакого чувства развития, чувства развития совсем нет, и слушатель наверняка ощутит структурный стресс.
– О нет! – говорит Пирс. – Как ужасно. Если только мы бы могли заставить Моцарта написать пьесу с тремя с половиной диезами…
Нам с Эллен смешно, и Билли нерешительно присоединяется.
– Ну? – спрашивает Пирс.
– Просто поменять местами Моцарта и Гайдна, – говорит Билли. – Это решит проблему. Возрастающее количество диезов, чувство правильной структуры, проблема решена.
– Но, Билли, Моцарт был написан после Гайдна, – говорит Эллен.
– Да, – говорит Пирс. – Как насчет хронологического стресса у слушателей?
– Я предвидел, что ты это скажешь, – говорит Билли с хитрым видом, настолько хитрым, насколько Билли способен. – У меня есть решение. Поменять гайдновский ля мажор. Играть позднего Гайдна, написанного после Моцарта.
– Нет, –