Нилин. Александр Николаевич.
Она сделала паузу, будто обдумывая, стоит ли говорить дальше. Пальцы её сжали край перчатки. Голос понизился:
– И… ещё. Думаю, вам стоит знать. Он не только умер. Он… воскрес.
Пьер напрягся. – Что?
Не так давно, он слышал эту фамилию от своего приятеля, адвоката Пуатье.
– Два дня назад узнала. Нужно проверить. Но похоже…Смерть была инсценировкой.
Её слова повисли в воздухе, как раскат далёкого грома перед бурей.
Пьер внимательно посмотрел на неё, но не стал задавать вопросов. Что-то в её лице говорило, что она не скажет больше ни слова. Не сейчас.
Он молчал, позволяя тишине сделать своё дело. Не спугнуть её – вот что было важно. Он знал: если Анна вернётся, она расскажет всё. А если не вернётся… значит, его ждёт история, куда более жуткая, чем он мог предположить.
Он не стал спрашивать. Она – не стала объяснять.
Все роли были определены.
Остался вопрос – кто ещё читал сценарий? И кто режиссер?
– Если получится, я принесу видео. И документы. А вы… подготовьте соглашение о конфиденциальности.
– Разумеется. Пришлю на почту. И ещё. Вы обращались в полицию?
– Думаю, это… неразумно. И небезопасно.
Она медленно пошла к выходу. Закинула ремень сумки на плечо.
Она ещё не знала, правильно ли поступила.
Но знала: пути назад уже нет.
Анна вышла из офиса Пьера Мореля в состоянии, близком к панике.
– Дура, – прошептала она себе под нос. – Полная дура.
Ноги сами несли её по улице. Воздух резал лёгкие. Она пыталась отдышаться – но всё сжималось внутри.
– Зачем я это всё сказала? Зачем столько откровений?
Остановилась на углу, вцепившись пальцами в ремень сумки. Сердце стучало в висках.
– Это всё он, – вспыхнула мысль. – Эрих.
В голове раздался его голос:
«Пьер Морель – твой шанс. Играй на его интересе. Предложи щедрое вознаграждение. Но не спеши. И будь осторожна».
– Осторожна, – с горечью повторила она вслух.
Он появился в её жизни почти случайно. Почти – но не совсем.
Лёгкий, уверенный, без стука. Как будто вернулся туда, где его давно ждали. В нём удивительно сочетались свобода и контроль: богемность – с дисциплиной, художественность – с холодным расчётом.
Эрих не вёл – направлял. Не обсуждал – программировал. Он видел мир как шахматист: заранее знал, где будет конец партии.
Он называл её «живым парадоксом».
– Ты плаваешь в океане прошлого, – сказал он однажды, задумчиво разглядывая её тело после спонтанного секса, – но отказываешься признать, что тонешь. Как твой котёнок из детства.
Она тогда не ответила. Но слова застряли. И всплывали – как сейчас.
– Я для тебя просто игрушка? Натурщица? – бросила она однажды, нахмурившись.
Он лениво поднял взгляд.
– Это уже много.
Сказано было без тени эмоций.
В тот вечер он сидел в старинном