проплывавшие мимо них улицы. Нилит слишком много ночей провела в пустыне, мечтая вернуться в город, и теперь, когда она здесь оказалась, ей хотелось впитать в себя все эти картины, несмотря на жуткую ситуацию, несмотря на городскую мерзость.
Если в центре Аракса царила атмосфера опасности и угрозы, то на Просторах она сгущалась в плотный смог.
Группы людей в капюшонах стояли в дверных проемах, прячась от дождя; тела многих были покрыты татуировками, некоторые были одеты в кожаные или кольчужные доспехи. На их поясах висели дубинки и кинжалы, и даже некоторые наемники обходили их стороной. Под навесами таверн и борделей модно одетые молодые люди дожидались, когда очередной пьяный глупец упадет в канаву или когда его тело – с уже перерезанной глоткой – вытолкнут из окна на верхнем этаже. Рядом с игорными домами и курильнями кружили раздетые до пояса юноши и женщины с лицами, покрытыми сверкающей пудрой; они заманивали людей в маленькие, темные, сомнительного вида подвалы. Завидев одетого в шелка Джоби, возвышающегося на своей повозке, некоторые из них свистели, но преследователь даже глазом не моргнул.
На улицах пошире, где в ряд выстраивались купцы, действовали воры. На каждые два крика, возвещавших о скидках, был один «Держи его!» или «Вор!» Наемная уличная стража, похоже, выполняла свои обязанности только тогда, когда ее это устраивало; солдаты вразвалочку ходили только мимо тех таверн и лавок, хозяева которых им платили. На людей, спешащих мимо, укрываясь под зонтиками из кожи или утиных перьев, они смотрели как на отбросы.
Толпы наполовину состояли из путешественников, а наполовину – из неопрятных живых и дешевых мертвецов. На большинстве теней, которых видела Нилит, были жуткие раны, и на рынке за них едва бы дали пару серебряных монет. То здесь, то там виднелись разрезанные животы, из которых торчали сияющие внутренности. Другие тени лишились челюстей или глаз или были жестоко изуродованы. По мокрому песку ползли несколько безногих призраков; они тащили какие-то товары, привязанные к их спинам. Фаразар тоже обратил на них внимание. Нилит надеялась, что он понимает, насколько нежно она его зарезала. Это напомнило ей о ее собственной судьбе, скрытой под тряпками, в которые была завернута ее левая рука, и Нилит пришлось отвести взгляд. Она отказывалась признать, что в ней яд слазергаста.
Нилит казалось, что она уже познала всю глубину порочности этого города, но, видя то, что творится на улицах, то, к чему подталкивали жителей догматы и кодекс, она поняла, что моральное разложение не имеет границ. Уже не в первый раз за последние дни Нилит задумалась о том, зачем она вообще отправилась в это путешествие. Связанные с ним трудности и потери были настолько велики, что перевешивали выгоды от него.
Мысль об этом разжигала в ней мощный огонь праведного гнева – а он пробуждал в ней желание раз десять приложить Фаразара головой об решетку, хотя это и было совершенно бесполезно. Поэтому она хранила гнев