emphasis>
Двенадцатого августа двухтысячного года Эбби Моррис, тяжело дыша, торопливо шагала по извилистой дорожке из серого гравия, и пот тоненькой струйкой сбегал у нее по виску. Она совершала обычный для нее вечерний моцион. Тело защищали длинные рукава толстовки, плотная ткань штанов и толстый слой спрея от насекомых, но москиты все равно окружали голову Эбби широким кольцом, словно нимбом, стараясь добраться до голой плоти. Она с благодарностью подставила лицо лунному свету и порадовалась тому, что ее сопровождает Пеппер, черный лабрадор. Джей, супруг Эбби, считал, что с ее стороны неразумно гулять так поздно, но весь день она проводила на работе, потом забирала ребенка из садика и занималась домашними хлопотами, и оставался один-единственный час с девяти тридцати до десяти тридцати, который она могла полностью посвятить себе.
Эбби не особенно боялась. В детстве она много гуляла по таким вот дорогам – деревенским тропкам, засыпанным пыльным гравием или утопающим в грязи, засаженным по обочинам кукурузой. За эти три месяца после их переезда она ни разу никого не встретила во время своих вечерних прогулок, и это полностью ее устраивало.
– Роско! Роско! – послышался вдалеке женский голос, и Эбби подумала, что кто-то пытается загнать домой собаку на ночь. – Рос-с-с-ко! – Имя прозвучало раскатисто, нараспев, но в интонации слышалось раздражение.
Пеппер тяжело пыхтела, ее толстый розовый язык почти волочился по земле. Эбби ускорилась. Она прошла уже почти половину своего обычного круга длиной в три мили. Там, где гравийная дорожка встречалась с песчаной, утопающей в кукурузе, она свернула направо и резко остановилась. На обочине, метрах в сорока от нее, стоял грузовичок-пикап. По спине поползли неприятные мурашки, а Пеппер вопросительно поглядела на хозяйку. Скорее всего, у кого-то спустило колесо или забарахлил мотор, успокоила себя Эбби.
Она продолжила шагать, и в этот самый момент перистые облачка заслонили луну, погрузив небо в темноту, и стало невозможно разглядеть, кто сидит в кабине грузовичка. Эбби вытянула шею, прислушиваясь, не раздастся ли урчание двигателя, но в тишине уловила только серенады тысяч цикад, похожие на гул бензопилы, да влажное сопение собаки.
– Идем, Пеппер, – тихо позвала Эбби, когда собака немного попятилась.
Пеппер не послушалась: прижав нос к земле, она зигзагами направилась прямо к шинам грузовичка.
– Пеппер! – резко выкрикнула Эбби. – Ко мне!
Услышав ее повелительный зов, Пеппер подняла голову и с неохотой бросила след, вернувшись к хозяйке.
Почудилось ли Эбби движение за тонированным лобовым стеклом кабины? Она не была в этом уверена, но не могла избавиться от ощущения, что за ней наблюдают. Облака рассеялись, и она увидела фигуру, склонившуюся над рулем. Мужчина. На лоб надвинута кепка, но в проблеске лунного света Эбби заметила полоску бледной кожи, слегка искривленный нос и острый подбородок. Он просто сидел не двигаясь.
Теплый ветерок пробежал тихим шепотом по полям и растрепал Эбби волосы, оголив шею. Справа раздался скрежещущий шелест. Шерсть на холке Пеппер вздыбилась, и она издала тихое рычание.
– Пойдем, – скомандовала Эбби, попятившись, потом развернулась и стремглав понеслась к дому.
Шериф Джон Батлер стоял на подгнившей террасе своего жилища и оглядывал задний двор, а доски скрипели и пошатывались под его голыми ступнями. Дома поблизости были погружены в темноту: семьи соседей мирно спали. А с чего им беспокоиться? Рядом с ними живет шериф. Бояться нечего.
Батлер никак не мог отдышаться. Теплый, застоявшийся ночной воздух давил на грудь. Полная июльская луна висела низко, желтая, как пчелиная пыльца. Кажется, такую луну называют оленьей[1]. Шериф точно не помнил.
Последние семь дней было тихо. Слишком тихо. Ни краж со взломом, ни серьезных дорожных аварий, ни взрывов метанола, ни заявлений о домашнем насилии. Округ Блейк не назовешь колыбелью беззакония, однако и на его долю выпадало определенное количество насильственных преступлений.
Вот только не на этой неделе. Первые четыре дня шериф благодарил небеса за передышку, но потом ситуация стала казаться пугающе нереальной. Странной, тревожной. Впервые за двадцать лет работы Батлеру удалось полностью посвятить себя бумажной работе.
– Не стоит напрашиваться на неприятности, – раздался за спиной тихий голос. Дженис, тридцатидвухлетняя супруга Джона, обняла мужа за талию и положила ему голову на плечо.
– Зря беспокоишься, – со смешком ответил ей Батлер. – Неприятности обычно находят меня сами, без моей помощи.
– Тогда возвращайся в постель. – Дженис потянула его за руку.
– Сейчас приду, – отозвался Батлер.
Дженис скрестила руки на груди и сурово взглянула на него.
Он поднял руки:
– Всего пять минут, клянусь.
Жена с явной неохотой удалилась.
Батлер провел мозолистой ладонью по шероховатым перилам из кедра. Надо заменить всю