первого тома стимулировало интерес М. К. к Добролюбову и послужило для него толчком к созданию очерка «Добролюбов и русская фольклористика». Написанная в 1935 г., эта работа занимает среди прочих историографических работ М. К. особое место: с нее начинается исследование «совершенно утраченной в нашей науке линии»561 – той самой, что получит со временем (и прежде всего благодаря М. К.) конкретное определение: «Фольклористика русской революционной демократии».
Этот раздел был особенно важен для М. К. в контексте его общей, формирующейся в те годы концепции развития русской фольклористики. Понимание народной поэзии было неотделимо в восприятии М. К. от общественной идеологии того или другого периода русской истории. Взгляды демократической, революционно настроенной интеллигенции 1860‑х гг., желавшей – в отличие от славянофилов – видеть в русском народе активное, протестное, творческое начало, были созвучны М. К. – «социалисту-революционеру» 1910‑х и советскому ученому 1930‑х гг. Некоторые высказывания Добролюбова позволяли ему видеть в них близость к «современной» методологии. «Добролюбов, – заключает М. К., – <…> дифференцирует народную поэзию и ищет в ней отражения различных социальных групп и классов. Конечно, он не сумел еще сказать этого на языке нашего времени, но он, как никто из его современников и многих поздних исследователей, сумел приблизиться к классовой точке зрения»562.
Излагая добролюбовскую интерпретацию фольклора, М. К. соотносит ее с деятельностью отдельных этнографов и собирателей 1860‑х гг., отвергавших «официально-патриотическую» доктрину славянофилов и воплотивших в своей конкретной работе теоретические воззрения Добролюбова. В этом ряду «последователей и единомышленников» на первом месте оказываются И. А. Худяков (1842–1886) и И. Г. Прыжов (1827–1885). Такую же идейную связь с Добролюбовым М. К. усматривает и в трудах П. Н. Рыбникова, чьи фольклористические интересы формировались в кругах демократической интеллигенции. «Как собиратель-фольклорист он принадлежит, несомненно, к той же генерации фольклористов, что и Худяков и Прыжов, идейным вождем которой был Добролюбов»563.
Не случайно и оброненное М. К. как бы вскользь замечание о том, что в своих суждениях о народной поэзии Добролюбов, противопоставляя свою точку зрения славянофильской, решал политическую задачу: борьба за фольклор была для него «одним из моментов его общей борьбы за народность в литературе»564. С этой фразой перекликаются заключительные слова статьи, призванные подчеркнуть ее актуальность в середине 1930‑х гг.: «…а то, что правильно политически, должно быть правильно и методологически»565. Тем самым М. К. обозначил безусловный приоритет революционных демократов, якобы более «прогрессивных», чем все предыдущие (впрочем, и последующие – домарксистские) течения фольклористической мысли в России.
Статья «Добролюбов и русская фольклористика» известна в двух редакциях. Вторая (1937), опубликованная в сборнике «Литература