Но я сейчас сойду с ума! У меня мозг в горошинку сжался! Скажешь хоть слово, – загрызу.
Когда за Русей захлопнулась дверью ванной комнаты, намеренно громко зашипела вода душа, Варвара обратилась к отцу и к доктору Блюменкранцу:
– У всех такое же мнение?
– Варечка, вы о чём? – ласково проблеял Блюменкранц. – Что я переспала со всеми кобелями в этом городе, – негромко пояснила она.
Ромашин сделал вид, что не услышал старшую дочь. Он с тоской всматривался в разложенные на столе листы, отделив чистые от грязных, в ржавых подтёках высыхающего кофе. Доктор Блюменкранц, молча, протёр носовым платочком круглые очки, водрузил их на нос.
– Понятно, – вздохнула Варвара. – Что ж, буду держать марку курортной шлюхи.
– Ва-аря! – возмутился Ромашин. – Не будь такой циничной.
Варвара подошла к обеденному столу, бесцеремонно допила кофе из чашки отца, заела печеньем из вазочки, вяло прошлась по кухне, остановилась в дверях.
– Что опять случилось у твоей любимой дочери? Катастрофа любви?! Пожар в груди? – спросила она.
– Какой-то парень утонул на её глазах, – оживился Блюменкранц и принялся рассуждать сам с собой. – На её глазах… Утонул на её глазах… Странное выражение? Тебе не кажется, господин литератор? – обратился он к Ромашину.
– Ничего странного. Примитивный штамп, – ответил литературный работник. – Прекрасно. Хоть кто-то отмучался, – цинично заявила Варвара.
– Варя! – возмутился Ромашин. – Не надо быть такой… такой… Оставайся доброй.
– Пап, езжай один, – мягко попросила Варвара. – Договоришься, вот и славно. А нет, так и нет. Хотя какой из меня нынче педагог?! Шлюха-секретарь в порту – вот и всё моё жизненное кредо!
Варвара, не глядя, поставила кофейную чашку на стол, как раз на чистые листы рукописи, и медленно выбрела из кухни. Ромашин, полагая, что старшая дочь выпила весь кофе, нервно и резко отодвинул чашку с разложенных на столе листов. Чашка опрокинулась. Коричневая жидкость и кофейная гуща разлились и по остальным, чистым листам бумаги. Доктор Блюменкранц судорожно поднялся со стула, беспокойно оглянулся в поисках кухонного полотенца. Вместо того, чтобы «взорваться» от эмоционального напряжения нагнетаемого дочерьми в это утро, Ромашин глубоко продышался, чтобы успокоиться, потом спохватился, строго взглянул на доктора, ища поддержку:
– Двадцать с лишним листов перепечатывать! Это уже полная катастрофа. Я не успею сдать статью.
Блюменкранц вздрогнул плечами от безысходности, поспешил успокоить писателя:
– Успеешь! Завтра сдашь. Розочка всё перепечатает. А ты продышись, Витя, продышись, успокойся, – посоветовал он. – От нервов все болезни. Но глубоко дышать лучше через тройной слой марли. С пылью радиация разносится за тыщ-щи и тыщ-щи километров…
– Даже к самому Мёртвому из морей, – грустно пошутил Ромашин.
– Умеешь утешить друга, – пожурил