не против, а расплачиваться мне! – не могу на этот раз смолчать я.
– Ну и ничего, – рявкает, поднимаясь, и старая кровать протяжно скрипит. – Илюша – парень видный, о какой! – показывает палец вверх. – Может, тебе ещё и понравится с ним…
– Мама, просто замолчи! – едва сдерживая слёзы обиды и унижения, прошу я.
– А, – она проходит мимо и останавливается у двери. – Поревёшь и перестанешь, дурёха. Ниче не понимаешь, жизни для тебя лучшей хочу.
– Так не пила бы тогда! – срывая горло, кричу я.
Сердце колотится. Громко. Больно.
Она оборачивается. Прожигает во мне мрачным взором дыру. Смотрит оценивающе и прищуривается.
– Вот всё ж таки неблагодарная ты тварюка, Лялька! Я ж на тебя лучшие бабские годы угробила!
– Это твой выбор был! Только твой! – дрожит мой голос.
– Я же ж горе какое испытала! – Её взгляд скользит по маленькой фигурке Ульяны, так и не начавшей есть.
– Горе, – тяжело вздыхаю я. – Ты это горе заливаешь четвёртый год. Четвёртый, мам!
– Закрой свой рот, поняла? И не вздумай учить меня уму-разуму, дрянь! – орёт она, изменившись в лице. – Отблагодарила мать, так сказать, за всё. Поживи с моё сначала!
Началось… Я уже даже не слушаю. Достучаться до глубин ее души невозможно. В какой-то момент я просто её перебиваю. Достаю подарок из-под кровати. Наивно думала, что всё пройдёт спокойно. Нет, увы…
– Улечка, – зову сестру. – Смотри, что тебе мама приготовила.
Мелкая поворачивается и разглядывает коробку, которая лежит на кровати. Вскакивает со стула и бежит ко мне. Хватает коробку с большим розовым бантом, и глаза её начинают лихорадочно блестеть. Это та самая кукла, на которую она смотрела бесконечными минутами сквозь витрину детского магазина.
– Оох, – выдыхает ошеломлённо, наконец.
Мешкает, но потом идёт к Екатерине и нерешительно обнимает её за ноги, вцепившись в платье.
– Спасибо, мамочка.
Мать сдержанно проводит рукой по её волосам. И мы смотрим с ней друг другу в глаза. Долго. Как никогда долго, наверное…
Может, я ошибаюсь, но кажется, именно в этот миг она почувствовала, что потеряла нас. Меня. Ульяну. Нашу семью. Променяла на бутылку. И вряд ли уже что-то изменится.
6
Полиция. Мои родители, родители Грановской. Обвинения её отца, слёзы её матери, бесконечные вопросы следователя. Этот адов круговорот, казалось, не закончится никогда. Ещё и Лисица моя осталась без телефона. Не связаться с ней никак. Я, к собственной досаде, понял это только утром, когда возникло непреодолимое желание набрать её номер и услышать мягкий, девичий голос.
Идиот. Совсем из головы вылетел тот факт, что Вероника разбила его. Вероника… Чёрт возьми, даже не хочу мыслями возвращаться в тот вечер и думать о ней. Потому что это – кошмар полный. Просто в голове не укладывается её поведение в аэропорту. Такой я не видел Грановскую ни разу. Да, истерила порой. Да, могла попытаться закатить скандал, но настолько неадекватно себя вести – нет… Психиатрическая