Марии Андреевой», – торжественно объявил Савва, склонившись к Марии Федоровне.
Та засмеялась и, поднеся указательный палец к губам, заговорщицки прошептала: «Но пусть это будет нашей тайной».
Подъехали к конюшне. Спешившись, Савва отдал жеребца подбежавшему конюху и подошел к наезднице, продолжавшей сидеть в седле.
– Помочь? – Он встал перед лошадью. – Или отвернуться?
– Помочь. – Андреева протянула руки и оперлась на Саввины ладони всей тяжестью тела.
Тот подхватил Марию Федоровну и бережно опустил на землю. Рук не разжал и оттого оба застыли лицом к лицу, почти прижавшись друг к другу… Их разделяло только дыхание. Его ли? Ее ли? Аромат цветущей сирени дурманил голову…
– Приходите к нам домой. Запросто. Я буду рада, – прошептала она.
Савва молчал, ошеломленный неожиданной близостью ее тела.
– Так придете? – еще тише спросила Мария Федоровна, легонько касаясь его груди пальцами.
– Приду. Непременно, – выдохнул Савва и накрыл ее ладонь своей. – Мне теперь без вас – никак нельзя…
6
После приглашения Марии Федоровны, Савва не сразу решился заехать к ней в приемные дни – смущало двусмысленное присутствие мужа, пусть даже бывшего. Однако, в первый раз переступив порог дома в Георгиевском переулке, в котором находилась девятикомнатная квартира главного контролера Московского железнодорожного узла Желябужского, он испытал своего рода облегчение. Шаг сделан! А дальше? Дальше будет видно…
Тогда он попал на один из вечеров, которые время от времени устраивала у себя Мария Федоровна. Неистощимые на выдумки Москвин и Качалов разыгрывали шуточные сценки, заставляя всех присутствующих смеяться до слез. Мария Федоровна была весела и обворожительна, смеялась так искренне и так заразительно, что гости вдохновлялись еще больше. Савва нашел себе интересных собеседников – Куприна и Бунина, но, разговаривая с ними, то и дело поглядывал на хозяйку. Да и сам все время ловил на себе ее быстрые взгляды, будто Мария Федоровна украдкой проверяла, смотрит ли он на нее и, убедившись в том, что смотрит, продолжала веселиться с новой силой, словно упиваясь его вниманием. К концу вечера даже согласилась спеть, шепнув ему перед этим: «Только для вас». Савва чувствовал себя счастливым. Разошлись все в начале четвертого утра…
Савва, стараясь не шуметь, тихонько вошел в зрительный зал с бокового входа.
– «Ну, может ли быть что-нибудь противнее, когда человек так терпелив, когда лицо у него вечно мадоннистое!» – обращаясь к партнерше, воскликнул актер с худым, вытянутым лицом.
Савва поморщился.
«Мейерхольд. Как же его зовут? А, не важно! – Савве не нравилось, как тот играет Иоганнеса в пьесе Гауптмана. Слишком резкие краски, да и слишком раздраженно он говорит со своей женой Кетэ.
– «Ну, Ганн, только не раздражайся напрасно. Стоит ли говорить об этом?» – мягким голосом