одеянию. Марию с дочерью поселили во дворце, однако уже вскоре ей было объявлено, что жить она отправится на окраину Москвы, в свое имение, со слугами и стражей, и содержать ее будет сам государь из личной казны. Мария была этому рада – не любила она дворец, с коим были связаны страшные воспоминания: сюда ее привезли после гибели родных, отсюда она уезжала с Магнусом в Оберпален. Да и Ирина всячески продолжала проявлять неприязнь к Марии. Феодору царица едва ли не ежедневно говорила о том, что Мария презирает ее:
– Почто она так смотрит на меня? Чем я заслужила это? Нет, не любит она меня! Молю тебя, отошли ее. Я не вынесу более таких унижений!
– Примиритесь с Марией, – мягко отвечал Феодор, – мы семья одна. Простите друг друга и живите в мире…
– Не будет того! Не будет! – со злыми слезами отвечала Ирина. – Ежели ее хочешь оставить во дворце, так отошли меня в монастырь! Постриги! Я не вынесу…
И Феодор пошел на поводу Ирины, переселил Марию с ее дочерью в выделенное им имение, просил только Бориса, что отбирал княгине слуг, дабы Мария ни в чем не нуждалась. Вообще для Феодора это было тяжкое время, и он выдохнул с облегчением, когда раздор меж Ириной и Марией закончился.
Он потерял сон. Его одолевали мысли о покойном брате, чье место не по праву (как ему казалось) он занял. Вспоминал отца, несчастного отца, страдавшего всю жизнь и нещадно топившего себя в грехах. Господь, облегчи его душу…
Вот и сейчас Феодор тяжелыми шагами подступил к киоту.
– Батюшка, ты не такого государя желал после себя и мне не желал такой ноши, – шептал Феодор с болью, – я отдал власть тем, кто возможет ее выдержать. Кто ведает, куда вести царство наше… Как быть с врагами… Я не ведаю. И я вижу, отец, они презирают меня, будто хотят всецело этой власти, и лишь я стою у них на пути. Стою, не потому что желаю править… а потому что еще жив… Господи… Отче, прости слабость мою. Душе твоей тяжелее, чем моей… Не мне причитать…
Накануне Феодор пожаловал царской усыпальнице, Архангельскому собору, деревни и пустоши в Горетовском стане, что под Москвой, и писано было, что сей дар совершён по отцу, словно богатым пожертвованием этим Феодор надеялся облегчить свою вину перед батюшкой. Но легче не стало…
Назавтра он отправился на богомолье с супругой в Троице-Сергиев монастырь, узреть новую раку для мощей великого Сергия Радонежского, кою приказал сделать еще год назад. Радовал скорый отъезд из Москвы, в коей Феодор не мог находиться. Бодрила надежда, что, может, в этот раз, ежели они с Ириной помолятся преподобному Сергию, Господь наградит их долгожданным чадом. Ждать более было нельзя… Бояре ворчат и шепчутся по углам (о том докладывали доверенные люди), что не может быть крепкой власти, пока нет наследника… О том же осторожно молвил недавно митрополит Дионисий, пригласив государя к себе на обед. Феодор злился, ибо и сам все понимал не хуже прочих. Шло время… Борис обещал через посла Джерома Горсея прислать какую-то повитуху из Англии, дабы та