Ермак велел разбить лагерь.
Казаки разбрелись по берегу в поисках ветвей для сооружения шалашей. От шума дождя и ветра не было слышно ни голосов, ни любого другого шума. Архип, скинув свое имущество – связку пушнины, коей желал выручить судьбу Михайлы и Анны, – бросил в общий струг с прочей рухлядью. Здесь же оставил пищаль – даже в случае опасности в ней не было никакого толку, все отсырело. Он оглянулся. Видневшаяся вдали на холме кромка леса изредка зловеще освещалась молниями. Архип не мог понять того тягостного чувства, которое овладело им. То ли общее уныние в отряде передалось ему окончательно, то ли душа предчувствовала неладное. Широкой заскорузлой ладонью провел по лицу, стирая воду, и на мгновение остался стоять так, прикрыв глаза. В последнее время все чаще вспоминалась Белянка, их молодость в Новгороде, вспоминались и ужасы последних лет, отчасти заставившие его уйти на край света и вот уже который год находиться среди казаков. И он даже уже не представлял, как сможет вернуться к мирной жизни, к внукам, дочери, он забыл о том, какой была та мирная жизнь кузнеца, когда лишь изредка брался он за саблю, защищая родную землю. Неужели теперь суждено сгинуть здесь, без славы, без креста? А ежели нет, то когда сможет вновь увидеть дочь, внуков, перед коими испытывал смутную вину за то, что исчез из их жизни так надолго?
Очередная вспышка молний осветила холм, но теперь он был весь запружен людьми в островерхих меховых шапках. И сердце тут же упало… Неужто засада?
– Татары! Братцы! Татары! – раздался чей-то крик вдали, и земля разом наполнилась топотом тысяч ног. Архип, притаившись на месте, не знал, что содеять. Первой, самой жалкой и стыдной, была мысль тут же броситься в струг и бежать. Но через мгновение от нее не осталось и следа – нужно помочь своим отступить к лодкам, это было единственной возможностью спастись. Выхватив саблю, Архип ринулся в зловещую темноту, где уже начался неравный бой с врагом.
Не сговариваясь, наученные долгими годами походов, казаки сплотились и, отмахиваясь саблями, каждый на своем рубеже, пятились к реке. Татары наседали со всех сторон, но валились на землю, разрубленные казацкими саблями. Ермак сам был в первом ряду, Архип видел, как яростно атаман отбивался клинком и безжалостно косил врагов. Чье-то копье ткнуло его в живот. Оскалившись, чуть припадая на правую ногу, Ермак кричал:
– Держимся, ребята! Стоим!
Несколько казаков уже пали убитыми. Пал убитым Тимоха, рухнул прямо под ноги Ермака. Архип и сам порывался в первые ряды, пытаясь заменить павших, но Мещеряк был все время рядом и толкал его за свою спину, умудряясь еще при этом орудовать саблей…
Сил отбиваться больше не было, и порядок рухнул, когда струги оказались близко. Казаки бросились к лодкам, и Ясырь с Черкасом схватили Архипа едва ли не под руки, и он даже не понял, как стремительно они начали отплывать, только с берега все летели им вслед стрелы, но из-за бури они не могли нанести должного урона…
Буря закончилась только к утру, когда казаки уже успели отплыть