думать, что им предстоит провести тут часть ночи, и огонь разводить ни в коем случае нельзя.
Они радовались каждой находке, трясущимися руками укладывали в ту самую тележку банки, оборачивали мешки и паковали, паковали. Сначала преувеличенно бодро и громко переговаривались: как хорошо, что Муся на дачу из города переезжает основательно! Муся закупалась продуктами так, как будто им не лето жить за городом, а по меньшей мере – год. Так раньше казалось Татке. Тут были и высушенные сухари, и лапша большим мешком, и мука, и крупы, и консервы с тушёным мясом. И никогда ни одно яблочко, ни одна ягодка у Муси не пропадала. Что не съедали летом, всё варилось, засахаривалось, засушивалось. И водка нашлась, и вино Элкино.
Потом устали, переговариваться перестали. Темнота быстро заполнила не только углы, но середины комнат в доме, завладела садом. Ветер нещадно рвал ветви деревьев, жалобно звенели стёкла, и каждый звук, который Татка с Татьяной издавали в замершем тёмном доме, казался чужеродным, ненастоящим.
Долго рассуждали: имеют они право выпить вина или нет? И решали, что должны, потому что в доме был нещадный холод. А им ещё тут надо провести сколько-то часов, прежде чем выдвинуться к обусловленному месту назад. И им нужно тепло, и силы, совсем чуть-чуть.
Они устроили из матрасов и одеял «гнездо невиданной птицы», как сказала Татьяна. Мостились, прижимались друг к другу, откупорили вино и сделали по большому жадному глотку. Казалось, что они остались вдвоём на всём белом свете. Или, может быть, уже умерли? Но просто не поняли этого ещё. Все звуки казались страшными, даже шёпот, и они жались, жались друг к другу, и вдруг Татка поняла, что Татьяна плачет. Она плачет без всяких звуков, открыв рот, и от этого было ещё страшнее.
И она тормошила Татьяну, сжимала её пальцы, прикладывала её руки к своей груди и быстро, торопливо говорила:
– Танечка, нельзя, нельзя, не плачь, нельзя плакать теперь, мы потом поплачем, когда доберёмся домой.
А потом плакала сама, и Таня проделывала всё тоже самое уже с ней. И Татке было невозможно представить, что совсем недавно она была холодна, неприступна и почти ненавидела эту маленькую хрупкую женщину, которая теперь – её семья. Казалось, на много километров вокруг нет ни одной живой души, и оттого Татьяна становилась ещё ближе.
Они вышли из своего ненастоящего убежища гораздо раньше, чем планировали. Татьяна сказала:
– Как будто в склепе, лучше идти потихоньку.
И хорошо, что решились, потому что тележку было не сдвинуть с места. Пришлось возвращаться в дом, перекладывать часть банок в какие-то тряпки, вязать их узлами и крепить к рамам велосипеда. Ехать на нём теперь не выйдет, но его можно катить. О том, что Элла может их не встретить, старались не думать.
Элки не было. Прошли все условленные сроки. Прошло ещё время. Машина не пришла.
– Пойдём, – сказала Татьяна. – Надо всё равно идти.
А Татка в ужасе смотрела на неё и понимала, что они просто не дойдут! И даже не поверила, когда услышала звук мотора. Они сиганули,