воздух наполнился пылью и яростью. Трое нападавших – тени в чёрном, без знаков. Стреляли точно, не на поражение – на выемку.
Карла развернулась, бросив Лие взгляд:
– Если они возьмут нас живыми, это не допрос. Это разборка на клеточном уровне.
– Значит, нас нельзя брать.
Карла улыбнулась. Первая настоящая улыбка за всё это время. Она увидела в Лие – себя. Ту, которой не дали детство. Ту, которая когда-то тоже стояла на балконе под огнём.
Бой был быстрым. Блиц в стиле старых школ. Без криков. Только дыхание. Только металл. И пули.
В самом конце, когда казалось, всё затихло, один из нападавших, умирая, прошептал:
– Орфео… никогда не умирает. Он… поёт.
Карла опустилась рядом, подняла его запястье. Татуировка. Шифр. Но не военный. Личный. Что-то из прошлого, что она не могла расшифровать. Но кто-то мог.
– Диего, – выдохнула она.
Поздно ночью она написала письмо. Настоящее. Бумажное. Почерк твердый, как и она. Письмо было без даты, без адреса. Но в нем было имя. Только одно.
“Ты спасал меня, когда я ещё не знала, что нужно быть спасенной.
Теперь пришло моё время спасти тебя.
Если ещё не поздно.
Карла.”
Она сожгла письмо – потому что знала: он и так его прочитает. Он всегда умел читать между выстрелами. На дыхании последнего.
Ближе к рассвету, когда мир выглядел как набросок художника, нарисованный углем и солью, Карла сидела у Лии на кровати. Между ними – не слова, а паузы, натянутые как струны. Лиа первой нарушила тишину:
– Я вспомнила. Вспомнила платье, которое мама шила тебе, голубое, с пуговицами в форме ракушек. Ты любила их пересчитывать перед сном.
Карла не сразу ответила. Её глаза были наполнены светом, которого не было в комнате.
– Это был последний вечер в доме. В ту ночь случился пожар. И я думала,что, ты сгорела вместе со всеми. Но потом появились люди в чёрных костюмах. И началась моя новая жизнь. С холодом вместо матери, с кодами вместо игрушек.
Лиа медленно положила ладонь на плечо Карлы. Мягко, как касаются света.
– Мы снова нашли друг друга. Даже если всё снова сгорит – мы знаем, кто мы есть.
Карла закрыла глаза. Её дыхание стало глубоким, ровным. Она знала, что этот миг – редкий. И бесценный. И именно за него стоит сражаться. Даже если пуля уже вылетела.
Но в Белизе ночь редко бывает без продолжения. И где-то, за километры от пляжей, в сыром и узком коридоре подпольной лаборатории, мужчина с холодными глазами смотрел на голограмму, зависшую над столом. На экране – фотография Карлы. Черно-белая. Старая. С той самой базы «Сан-Кристобаль».
Он провёл пальцем по изображению, словно стирая её взгляд, и тихо проговорил:
– Она вспомнит всё. А когда вспомнит – уничтожит. Не нас. Себя. И всё, что мы строили.
Из тени вышла женщина, высокая, с шрамом через губу.
– Тогда нужно сделать так, чтобы не успела. Мы активируем резерв.
Мужчина не ответил. Только нажал на кнопку. Свет в лаборатории замигал, и где-то внизу, под десятком уровней