год я был бессменным старостой класса и обычно о таких вещах всегда узнавал первым, ну или почти одновременно с Добрыней. – Хотя стоп! Миронова попросила всех перетасовать, а на первой парте свободное место оставить. Я еще удивился, зачем ей это.
– А школу зачем менять в середине одиннадцатого класса? – Камышов выгнул бровь. – Тут учиться-то осталось всего ничего.
– Насколько я понял, девочка эта вообще никогда в школу не ходила, она на домашнем была, – пожал плечами Митька.
– И в чем подвох? – сдув со лба челку, нахмурился Леший.
– А хрен его знает! – развел руками Добрынин. – Может, скучно стало, экстримчика захотелось.
– Ну это мы «могём»! – заржал Камышов на всю пиццерию.
– Погоди ты, Леший! —Я пихнул его локтем, чтоб не шумел. – Странно это все, Митяй. А че отец говорит?
– Как я понял, девочка эта – дочь его старого знакомого. Они к нам в гости недавно приходили. Сам я ее не видел, но Варька от этой батиной протеже не в восторге.
– Стерва? – предположил Леха.
– Первая парта? – перебил я его. – Скорее, заучка какая или слепошарая.
– Странная она, – заключил Добрынин, – но отец просил за ней присмотреть. Рыжий, а тебя Миронова куда посадила? Случайно, не за ту же самую первую парту?
Вот черт! Сообразив, что классная записала меня в няньки, я заложил руки за голову и, скорчив кислую мину, неохотно кивнул.
– Рили? – Леший выпучил свои серые глазищи.
– Можно подумать, мне без этой новенькой забот мало! – хмуро выдохнул я. – А ты, Леший, мне еще про любовь втираешь! Вот и когда мне личной жизнью заниматься?
– А вдруг это судьба, Лучинин? – Камышов нарисовал в воздухе сердечко и расхохотался. – Не хочешь красавицу Воронцову – получи взамен очкастую зубрилку!
– Ну ее, такую судьбу! – на полном серьезе отмахнулся от слов Лешего Митя. Он точно знал куда больше, чем говорил.
– Выкладывай, – кивнул я ему. – Что с этой новенькой не так?
– Без понятия, но, когда я завожу разговор о ней, отец меняется в лице, а Варька словно воды в рот набирает. Не к добру это, пацаны!
– Да сдалась вам эта новенькая, а? – Леший стащил со стола последний кусок пиццы. – Давайте лучше еще чего-нибудь закажем.
До дома я добрался ближе к ночи. Наскоро приняв душ, рухнул в кровать. Вот только сон не шел. В голове вихрем вертелись воспоминания о сегодняшнем заезде, звонках Воронцовой, чертовом плане рассадки, который я так и не составил. Да еще и мелкий кряхтел на соседней кровати – тоже не спал. Родику было уже тринадцать, а мы все еще ютились с ним в одной комнате – больше по привычке, чем по необходимости. Родители не раз предлагали мне перебраться в комнату Ромыча (брательник давно уже не жил с нами – учился на юрфаке и снимал однушку неподалеку), но мне все было как-то недосуг, да и на пару с мелким жилось веселее.
– Чего не спишь, Родь?
– Не знаю, – проворчал он. – Расскажи мне еще что-нибудь про заезд.
– Да сколько можно уже?!
– Ну-у,