вечером в госпиталь уедет. Когда отходили, ему в боеукладку влетело болванкой – заряжающий так в башне и остался, остальных обжарило, как поросят на свином празднике: наводчик уже помер, водитель и радист в лазарете, а Габриель сейчас на орден наработает, не покинув вверенную ему часть, а вечером убудет. Ему повезло, что торчал из люка по пояс – только ляжку обсмолило, до яиц огонь не успел добраться – порхнул обер пташечкой и тут же выскочил из горящих штанов, – неприятно усмехнулся Гусь.
Лейтенант Габриель жучил и гонял его много раз во время учебы, и теперь водитель пользовался случаем поквитаться.
Пока он продолжал перечислять убитых и покалеченных (причем казалось, что Гусь взялся перечислить весь список батальона), Поппендик огорченно думал, что совсем не так себе представлял свое участие в этой решающей для будущего всего германского народа битве. Все должно было идти совсем не так, как шло. Это было категорически неправильно.
Он был совершенно уверен, что две сотни великолепных новехоньких машин с прекрасно обученными экипажами из настоящих арийцев сметут стальной лавиной любое препятствие, оказавшееся на директрисе удара. А теперь от грозной мощи осталось меньше трех десятков обшарпанных и грязных танков, причем особенно бросилось в глаза и огорчило командира танка, что создавалось впечатление не бравой фронтовой потасканности, характерной для привычных к бою бравых бретеров. Нет, совсем наоборот: стальные «кошки» выглядели выдранными. И танкисты тоже какие-то унылые, как побитые собаки, поджавшие хвост. И было их откровенно мало. Ничего похожего на великолепное зрелище парадного построения перед отправкой на фронт.
Конечно, пока он и его экипаж наживали себе грыжу тяжеленным ремонтом, сослуживцы были под огнем. Но все равно – не так он представлял свою будущую жизнь, когда получил новехонькие фельдфебельские погоны с розовым кантом, только что отштампованные, серебристо сияющие черепа с костями – эмблемы еще черных гусар Великого Фридриха – и свой собственный тяжелый и надежный «Парабеллум», увесисто оттягивавший поясной ремень смертоносной мощью.
Надо бы написать письмо домой, но нет ни сил, ни желания. А как мечтал, даже и запомнил из газеты, как оно подобает писать настоящему воину с поля боя: «Нам навстречу на расстоянии сто метров слева сзади в направлении направо вперед на малой скорости двигался русский Т–34, нахождения которого здесь, за линией переднего края, мы не могли предполагать. После коротких минут волнения, еще больше сокращавших расстояние, командир танка скомандовал: „Таранить и на абордаж!“. В этот момент танк Т–34, до которого оставалось около пятидесяти метров, остановился и повернул башню прямо на нас. Наводчик крикнул: „Сто-о-ой!“ и влепил русскому снаряд прямо под башню. Снаряд этот предусмотрительно был дослан заряжающим в ствол заранее. За две секунды до нашего следующего выстрела из башни русского танка вырвалось узкое пламя, тело командира танка показалось из люка и вяло вывалилось вперед, на башню. Наше более совершенное и более мощное оружие в сочетании с