еще больше. Вертись, как хочешь и все поспевай, если гореть неохота. Но сейчас – стрелять!
Привычно отклонился от дернувшегося казенника. Успел увидеть малиновую нитку трассера, свечкой порхнувшую в небо. И тут же еще чей-то трассер и тоже в рикошет. Второй снаряд, лязгнул затвор, отклонился, выстрел – и уже откатываясь назад, увидел, что этот снаряд вертанул странную рикошетную малиновую спираль.
– Не пробивает! Не пробивает «Тигра»!! – комвзвода по рации кричит.
– Вижу! Работаем по средним! – главное, чтобы голос спокойный. Получилось.
А во рту пересохло – неуязвимы в лоб тяжелые танки. Сейчас доползут до гребня, и единственный выход – вокруг вертеться, может, борта выйдет продырявить… Когда в лоб «Тигру» бил, заметил его немец сразу, орудие стал доворачивать, только медленно башня у этой громады крутится: успел оба раза влепить, а немец еще не довел до цели.
Из-за гребня внезапно огненно-дымный гриб, клубок огня в небо на дымной ножке – такое видал, когда в бензобак танку прилетает! В другом месте выкатился, понял: сидевшие, как мыши под веником, артиллеристы дождались момента, когда панцери бортами оказались, как на блюдечке. И врезали, как из засады. Один «Тигр» полыхал стогом сена, остальные тяжеловесно разворачивались к новому врагу лбами.
И бортами к тридцатьчетверкам на гребне!
– Внимание! Немцы поворачиваются! Огонь по тем, кто подставил борт! Повторяю: огонь – по бортам!
Малиновый трассер погас в темно-сером силуэте. Второй туда же, и мехвод рвет машину задним ходом, уводя из-под удара.
– Сто метров правее, Петя!
Тяжеленная стальная махина послушно катит, куда сказал.
Сердце колотится с пулеметной скоростью, руки не слушаются, когда глазами видишь – вот этот уже наводит бревно ствола на тебя, а целиться надо совсем не в него, в другого, который тебе ничем не угрожает, потому как пошел давить артиллеристов, и борт его открыт для огня. А глаза съезжают с серого борта на черную дырку ствола, ищущего тебя! Секунды на все про все и у тебя, и у того немца, что сейчас так же психует от того, что медленно башня и орудие поворачиваются. Не ждал отсюда, но вот сейчас… Еще чуть-чуть!
А хрена – ему в борт от пушкарей прилетело, посыпался экипаж из люков горохом, и дым из всех щелей попер. От сердца отлегло, и трассер уходит в борт подставленный. Но как это тяжело – работать вперекрест, доверяясь полностью соседу и спасая его так же! Когда на тебя – именно на тебя – медленно, но уверенно наползает черный зрак вражеского орудия, и ты еще пока живой, и теплый, и целый, а через десять секунд от тебя горящие ошметья останутся, трудно удержать себя разумом и работать не по тому, кто тебя сейчас будет калечить и убивать, а выцеливать совершенно конкретного, тебе сейчас не опасного…
Немцы сплюнули дымовые шашки, откатились. Десяток остался стоять на склоне, добавив ломаного железа к тем трем, что уже догорали. И пушкари, и танкисты еще постреляли немного, добивая тех, кто гореть не хотел,