407-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Сюсэй Токуда: мастер психологического реализма в японской литературе
Сюсэй Токуда (1 февраля 1871— 18 ноября 1943) – один из ключевых представителей японского натурализма и психологического реализма конца XIX – начала XX века. Его творчество, находящееся на стыке традиционной японской эстетики и западного литературного влияния, отличается глубоким анализом человеческой души, социальной критикой и вниманием к повседневности. В отличие от своих современников, таких как Нацумэ Сосэки или Мори Огай, Сюсэй сосредоточился на изображении внутреннего мира «маленького человека», что делает его произведения особенно ценными для понимания эпох Мэйдзи (1868—1912), Тайсё (1912—1926) и первых десятилетий Сёва (1926—1989).
Он родился в Канадзаве, в семье самурая, что во многом определило его интерес к социальным изменениям в Японии после Реставрации Мэйдзи. Начав литературную деятельность под влиянием западных авторов (в частности, Эмиля Золя и Гюстава Флобера), Сюсэй быстро выработал собственный стиль, сочетающий натуралистическую достоверность с лирической глубиной.
Его ранние произведения, такие как «Новый дом» (1908), отражают интерес к семейным драмам и конфликту между традицией и модернизацией. Однако настоящую славу ему принес роман «Плесень» (1911), где с беспощадной правдивостью показана судьба людей, раздавленных урбанизацией и социальным неравенством.
Сюсэй избегал романтических идеализаций, предпочитая показывать героев в моменты слабости, сомнений и бытовых страданий. Его персонажи – не герои, а жертвы обстоятельств, что сближает его с Чеховым и Достоевским. В отличие от европейского натурализма, который часто тяготел к физиологическим описаниям, Сюсэй сохранял тонкость японского восприятия. Его пейзажи и интерьеры не просто фон, а отражение душевного состояния героев.
Токуда Сюсэй не получил такой всемирной известности, как Кавабата или Мисима, но его вклад в развитие японской литературы трудно переоценить. Его традиции прослеживаются в творчестве Дадзая Осаму и даже Харуки Мураками, который также исследует одиночество в современном мире.
В его творчестве можно обнаружить черты, роднящие его с современным автофикшеном – жанром, в котором авторская биография переплетается с литературной условностью. Хотя термин «автофикшн» (autofiction) возник гораздо позже, в работах Сюсэя уже прослеживается характерное для него смешение личного опыта и художественного обобщения.
Как и многие писатели-натуралисты, Сюсэй использовал собственную жизнь как материал для творчества. И читатель сможет убедиться в этом на примерах новелл, вошедших в этот сборник. В данную книгу вошли поздние произведения автора, написанные им в конце его довольно долгой жизни. Ведь творить он начал еще в эпоху Мэйдзи, а закончил в годы Второй мировой войны!
Сюсэй не стремился к полной автобиографичности, но и не скрывал, что многие сюжеты взяты из жизни. Это намеренное размывание границ между фактом и вымыслом – ключевой признак автофикшна и японской эгобеллетристики. Писатель показал, что правда жизни может быть сильнее вымысла, даже если она подается через художественное преломление.
Это первое издание произведений японского классика на русском языке. И советские переводчики, и современные российские почему-то обходили стороной его творчество. Да и литературоведы не жаловали мэтра. Что ж, пришло время исправить эту несправедливость.
Ночь после толчков
Среди ночи, когда я уже погрузился в сон, новый подземный толчок поднял на ноги весь дом. В полудрёме я ощутил сильное качание, но не мог определить его силу. Ещё до Кантского землетрясения мне часто казалось, будто земля шевелится подо мной, когда я сижу. Конечно, это было лишь игрой нервов – либо моё тело бессознательно покачивалось, либо начиналось лёгкое головокружение. Но ощущение, будто земля постоянно движется, не покидало меня.
Один сейсмолог высмеивал перепуганных горожан, которые из-за невежества спали на улицах, боясь афтершоков. Но когда толчки не прекращались, оставаться в ветхих домах было действительно страшно. Да и может ли наш трёхтысячелетний опыт дать хоть какое-то понимание вечной жизни Земли? Хотя мы всё равно как-то живём. Тревога и страх лишь подчёркивают радость существования.
Когда я встал, жена и младший ребёнок ещё лежали на постели. Во время катастрофы меня не было дома. Супруга, оставшаяся с детьми, встретила меня через две недели без особой радости. Её грызла обида, что я не разделил с семьёй эти страшные дни. Её братья, друзья, соседи помогали, как могли, но отсутствие хозяина в эпицентре катастрофы, должно быть, сводило с ума её истеричную натуру.
«Может, поэтому мне и удалось справиться», – говорила она. Но я знал, как она злилась из-за моего опоздания. Возможно, она даже хотела, чтобы я испытал на себе ещё более жуткие толчки.
Я схватил маленькую Харуко и выскочил на веранду. Жена не шелохнулась – её тело было слишком измотано. Распахнув дверь, я по очереди выводил детей во двор,