дядя Вадим.
Зайчат проняло. Кто-то в ужасе заметался по полю, кто-то рухнул ниц, кто-то сложил лапки в молитвенном экстазе. А «Колак» и «Брелак», словно не замечая никого вокруг, с идиотскими воплями радости бросились друг к другу.
А я задумалась. Получается, я не могла видеть Лениного хулиганства. А почему же я его видела? Непонятно. Ведь не придумала же я это.
Я чувствовала себя как-то неловко от того, что видела все эти неприличности, как будто случайно в мальчишечий туалет заглянула. И признаться мне в этом было стыдно.
Между тем представление продолжалось. Алексей приготовил зайчикам и небольшой сюрприз от себя лично: неожиданно из магнитофона, установленного на мотоцикле, раздалось:
«В тёмно-синем лесу, где трепещут осины…»[4].
Ой, я узнала эту песню. Я фильм «Бриллиантовая рука» раз пять по телевизору смотрела.
Когда грянул припев, Алексей принялся подпрыгивать и дрыгать ногами. Вадим спрыгнул со «льва» и поспешил присоединиться к Алексею, прихватив за шкирки в каждую руку по зайчику. Алексей тоже поймал пару ушастиков. Попрыгав с зайками в руках несколько мгновений, миротворцы заставили их прыгать самостоятельно, а сами схватили по следующей паре.
Круг танцующих всё расширялся.
«А нам всё равно, а нам всё равно. Пусть боимся мы волка и сову!»
Пушки, ружья, и прочее вооружение хрустело под ногами «богов» или втаптывалось в землю. Зайцы же, не имея возможности растаптывать оружие, просто отбрасывали его со своего пути.
«Храбрым станет тот, кто три раза в год в самый жуткий час косит трын-траву!»
Миротворческая операция превратилась в настоящее безумие. Небеса были вдоль и поперёк исписаны всякими неприличными словами. «А нам всё равно» гремело всё громче, ошалевшие зайцы прыгали вместе с «богами», а лев-Гусар недобрым оскалом и порыкиванием вдохновлял присоединяться к сумасшедшему танцу всё новых и новых участников.
Первой не выдержала заразительного безумства Лена. Подхватив Лёшу, она запрыгала вокруг вреза, распевая во всё горло: «А нам всё равно, а нам всё равно…» После пары кругов Лёша выдрал из кресла Ивана Дмитриевича, а тот, оглядевшись вокруг квадратными от ужаса глазами, как в спасительную соломинку, вцепился в меня. Как вы понимаете, я не могла оставить дядю Вадима в гордом одиночестве. И мы как придурки прыгали по залу, громко и совершенно немузыкально выкрикивая: «А нам всё равно, а нам всё равно…». Гусар, решивший, что это такое специальное развлечение для заскучавших терьеров, с радостным лаем заскакал вокруг нас. А попугайчик Флёрка, чей музыкальный слух был оскорблён всем этим безобразием, сердито верещал. Тётя Катя, привлечённая диким шумом, застыла в дверях главного зала, раскрыв рот.
Музыка неожиданно смолкла, и мы, очнувшись, бросились к врезу. Недавнее поле боя выглядело устрашающе – всё оно, насколько хватало взгляда, было усеяно бездыханными тушками зайчишек. Там и сям были видны опрокинутые пушки,