отказа. Может дойти до того, что толпа размалеванных чертей окружит наши фургоны – а их там, за рекой, уже три тысячи, да еще осейджи и арапахо на подходе. Это и впрямь много инджинов, кэп.
– Но мы не в состоянии помочь им! У нас нет докторов, приятель!
– Они увидят, что мы хотя бы стараемся, – отвечает он.
Спорить с ним было бесполезно, и дурак я был, что пытался – он, в отличие от меня, знал индейцев. Но я стеной стоял против того, чтобы отправляться в их лагерь, который, должно быть, кишмя кишел треклятыми бациллами. Пусть приведут одного из своих больных на берег реки, и если им так хочется, чтобы какой-нибудь наш инвалид осмотрел его, прочитал молитву, опрыскал карболкой или устроил круговую пляску, так тому и быть. Но я настаивал, чтобы Вуттон твердо дал им понять: докторов у нас нет, и результатов мы обещать не можем.
– Лучше сами им скажите, – говорит тот. – Вы же великий вождь, капитан каравана.
И все это без тени иронии.
И вот вы можете лицезреть этого Великого Вождя, Капитана Каравана, стоящего перед группой разномастных кочевников, и торжественно обращающегося к ним на корявом языке сиу. Впрочем, говорил по большей части Вуттон, я же важно кивал в знак согласия. Да и желание стоять на своем у меня тоже куда-то испарилось: одного взгляда на это сборище хватило, чтобы я безоговорочно согласился с проводником. Это были первые шайены, которых мне довелось видеть вблизи, и если брюле-сиу показались мне опасными, то вид этих парней привел бы в трепет даже Великого Веллингтона. Как на подбор, рослые – с меня, – самые высокие из всех индейцев, что мне встречались, с мощными торсами, длинными, заплетенными в косы волосами, лицами римских сенаторов и даже в такой тяжкий час гордые, как испанские аристократы. Мы пошли с ними к берегу реки, сопровождаемые майором – командиром форта и самым активным и смышленым из наших инвалидов. Последний был, ясное дело, полным придурком, но загорелся идеей полечить страждущего язычника. Не сомневаюсь, будь тот болен астмой или бронхитом (все понимали, что это, скорее всего, не так), то в пять минут запрыгал бы у нашего эскулапа, как козленок. Мы остановились; на том берегу показалась волокуша, и мы с Вуттоном и инвалидом, в сопровождении шайена, указывающего путь, пересекли брод и отмель. Самозваный доктор взглянул: на травуа корчился, сжимая ослабевшими руками брюхо, молодой индеец. Инвалид поднял на меня испуганные глаза.
– Не знаю, – говорит. – Выглядит так, будто у него пищевое отравление, но я боюсь, что… это та самая болезнь, что бушует на Востоке. Не исключено, что это… холера.
С меня было довольно. Я приказал всем вернуться на нашу сторону и заявил Вуттону, что, разумно это или нет, нам нельзя медлить далее.
– Скажите им, что нам известна эта болезнь, но лечить ее мы не умеем. Скажите, что… А, проклятье, скажите, что такова воля Великого Духа или еще что-нибудь! Посоветуйте им вывести всех здоровых из лагеря – больным все равно не поможешь. Пусть уходят на юг, пусть кипятят воду и… Ну, я не знаю, Дядя Дик. Мы ничего не можем для них сделать, разве