даже в этот миг, когда мне, казалось бы, следовало благодарить небо за лишнюю пару умелых рук, я отказывался верить любому его слову.
– Кроме того, – продолжает он, галантно кивая Сьюзи, стоявшей рядом в тревоге и тоске, – Грэттен не тот парень, что бросает даму в трудные времена, вот так.
И ирландец удалился, напевая себе под нос, тогда как моя благоверная атаковала меня со своими слезами и раскаянием, ибо у нее хватало ума сообразить, что именно ее неразумное вмешательство решило дело. Будь у меня поменьше важных забот, я, наверное, дал бы волю чувствам, но так просто коротко посоветовал ей отправляться в дилижанс и удостовериться, что голодранцы Скейта не успели отбить нескольких телочек от ее кринолинового стада.
Вокруг фургонов с припасами шли оживленные дебаты: Скейт заявлял, что он с парнями, состоя в нашем караване, имеет право на продукты; Грэттен гнул свою линию: раз они перестали работать на нас, то лишаются и довольствия, а если попытаются взять его силой, он пристрелит первого же сунувшегося к мешкам. Говоря это, ирландец откинул полу плаща и засунул большой палец за ремень рядом со своим кольтом. Скейт поупирался и повыступал немного, но потом уступил, и я счел случай благоприятным, чтобы напомнить эмигрантам: если у них есть намерение передумать, то ради бога. Никто не откликнулся, и мне сдается, они просто уповали на многочисленность отщепенцев и огневую мощь парней Скейта.
Они едва начали переправу, когда наша немногочисленная группа покатила дальше вдоль Арканзаса, и я поднялся на холм, дабы обозреть местность впереди. Как и всегда, насколько хватало глаз, перед нами простиралась всего лишь колышущаяся прерия с илисто-мутной полосой Арканзаса, обрамленной полоской тополей и ив. На всем огромном пространстве царила неподвижность: даже птиц не было видно. Я с тяжелым сердцем наблюдал, как наш маленький караван медленно полз по склону. Вот дилижанс Сьюзи с извозчиком и сидящими сзади слугами; четыре фургона, в которых волов заменили мулами, и остальные четыре с упряжками из быков, все с возницами. Пологи на фургонах с девицами подняли, и в лучах восходящего солнца можно было видеть, как они благочинно сидят рядочками в своих чепчиках. Замыкали процессию две кареты Цинциннатского оздоровительного общества, с багажом, закрепленном на крышах; даже с расстояния в четверть мили было слышно, как их пассажиры обмениваются мнениями по поводу симптомов своих болезней.
Четыре дня двигались мы вверх по течению реки, не встретив ни одной живой души, я поверить не мог такой удаче. Потом пошел дождь. Это были потоки, которых вы даже представить себе не можете: настоящий водопад обрушился на тропу, превратив ее в жидкое месиво, из которого увязший фургон можно было вытащить только при помощи еще четырех упряжек. Мы старались держать повыше, и пробивались сквозь непогоду весь день, до позднего вечера, ослепнув от вспышек молний и оглохнув от грома. К ночи ливень прекратился, мы разбили лагерь в небольшой лощине и обсушились. Ярость бури сменилась мертвенным покоем – мы даже разговаривали