Судя по всему, лагерь был крупный, хотя с такого расстояния утверждать трудно.
О том, чтобы идти вперед, и речи не было. Оставалось залечь и надеяться, что они уйдут. И в самом деле, около полудня мы заметили, что вниз по реке, в нашем направлении, из лагеря потянулась темная лента. Грэттен выругался сквозь зубы, но делать было нечего, только сидеть тихо и смотреть, как длинная колонна неотвратимо приближается к нам, минуя тополиную рощу. Индейцы находились уже в миле, и мне хотелось сквозь землю провалиться от страха, как вдруг голова колонны отвернула от реки, и я с проблеском надежды сообразил: наша лощина расположена в широкой излучине, и если они пойдут по прямой, то могут пройти мимо нас, пусть даже чертовски близко. Если им не придет в голову выслать вдоль берега разведчиков, то никто не догадается о нашем присутствии.
Мы сползли вниз и приказали погонщикам следить, чтобы животные не зашумели; главной бедой были инвалиды – этот бестолковый народ легко мог нарушить тишину, поэтому я дал им распоряжение забраться в экипажи и набрать в рот воды. Потом мы с Грэттеном снова вползли на гребень и стали смотреть.
Зрелище было ужасное, признаюсь вам. Голова колонны находилась в каких-нибудь трехстах ярдах, медленно продвигаясь мимо нашего убежища. Индейцы поднимали много шума, но пыли после дождя не было, поэтому видели мы все четко. Впереди ехали воины: одни с заплетенными в косы волосами и с цветастыми одеялами вокруг плеч; у других нижняя часть черепа была выбрита, а на макушке блестели пучки – то ли волос, то ли перьев, не знаю даже. За ними следовал не то вождь, не то шаман: почти голый, на лошади, закутанной в яркую попону, свисающую до самой земли, он сжимал в руке большой посох, похожий на пастушеский, украшенный лентами и перьями. За ним шли два человека с небольшими там-тамами, отбивая щекочущий нервы ритм. Потом опять воины, с перьями в волосах, с одеялами или без оных, только в набедренных повязках и леггинах. Все они, насколько помнится, были щедро размалеваны красной, черной и белой красками, и почти все ехали на мустангах. Зато за ними тянулась обычная беспорядочная масса из травуа, вьючных животных, скота, собак, бредущих пешком детей и женщин – типичная индейская суета и сумятица. Замыкал строй арьергард, ждать подхода которого пришлось, казалось, вечность – опять конные воины с луками и копьями. Когда они поравнялись с нами, я почувствовал, что снова могу дышать – все шло к тому, что мы выберемся!
Может, мысль эта моя пронзила пространство, не знаю, но внезапно один из всадников отвернул от прочих и повел мустанга по пологому склону прямо к нашему наблюдательному пункту. Ехал он рысью и держал прямиком на нас; мы, оцепенев, глядели на него. Тут рука Грэттена выскользнула из под туловища, и я увидел у него в кулаке нож. Я стукнул его по руке, и ирландец уставился на меня. Глаза у него были дикие, и я подумал: «Бог мой, Флэши, – не для одного тебя этот денек на равнинах выдался таким пугающим». Я отрицательно помотал головой: если дикарь заметит нас, можно попробовать договориться с индейцами, хотя, судя по тому, что мы видели,