и не думай отказываться! Пациенты не допускаются в служебный отсек, а там столько всего прикольного! Будешь нашим шпионом.
Интересно, кого Хаким имеет в виду под «нашим», но шпионская деятельность меня определенно не прельщает.
– И еще знаешь что? Тебе больше не придется целыми днями корячиться в саду. Может, тебе выделят стол и компьютер с интернетом. Тебе же предстоит перелопатить массу материала для каталога?
Первого аргумента в общем уже достаточно. Четыре часа разнообразия. В этой рутине.
– Ну ладно, посмотрим. В конце концов, никому от этого плохо не будет, – вздыхаю я, выдувая дым, и подмигиваю Гроверу, – в крайнем случае подправлю там слегка наши досье.
Гровер не понимает шутки и спрашивает, как там мой зуб. Просит подробно описать, что я чувствую. И если зуб придется вырвать, можно ли Гроверу его заполучить?
14
По возвращении в зал мы обнаруживаем, что столы уже раздвинуты. На сцене наша местная «Йостибанд»[16] проверяет звук. Поскольку почти все здесь неизменно рвутся играть на гитаре, группа состоит из пяти гитаристов и барабанщика. Грейтье исполнит сегодня две песни из репертуара Шинейд О’Коннор. Я пробую заглушить зубную и нарастающую ушную боль слабым кофе.
Только я собираюсь снова устроить себе перекур, как рядом возникает доктор-неумейка. По тому, как он одет, видно, что он отчаянно старается выглядеть старше, чем он есть. Бежевый вязаный жилет и синие брюки фирмы «Докерс».
– Как дела, док? – говорю я. – Если ты прихватил с собой трубку, можем вместе пойти подымить.
Это не было приглашением, но доктор-неумейка, как всегда, неправильно меня понял.
– Я не курю, это вредно для легких. Но составлю тебе компанию.
Мы стоим на улице, под импровизированным газовым отоплением. Раньше я ненавидел неловкое молчание, сейчас же я в нем чемпион. Доктору-неумейке платят за то, чтобы он меня разговорил, так что пусть поднапряжется. Вероятно, его несловоохотливость предписана ему третьим разделом курса по психиатрии, потому что он долго держит паузу, прежде чем взять слово.
– Как обстоят дела с воспоминаниями? Ты уже что-нибудь записал?
По-моему, мой вздох глубочайшего раздражения он принимает за вздох глубочайшей сосредоточенности, потому что продолжает гнуть свое:
– Не надо писать роман, всего несколько ключевых слов. Хочу побольше о тебе узнать. Ведь тебе столько всего пришлось пережить.
Скрестив руки, он ждет, что я отвечу.
– Сколько раз мне повторять? – слышу я собственный голос. – Я ничего не пережил. Ничего не переживаю. И не хочу переживать!
Про себя я принимаюсь считать. Медленно и долго. Мысленно рисуя белые цифры на все светлеющем холсте. До тех пор пока эта жизнь, эта ее часть не закончится и не наступит новая.
Доктор-неумейка смотрит на часы. Ему пора, он разворачивается и, довольный собой, удаляется в актовый зал. Я провожаю его взглядом и вижу, как Ниф-Ниф, Нуф-Нуф, Наф-Наф и Хаким чапают в направлении физкультурного зала. Это одно