кажется, так далеко, что ее можно было принять за начинавшуюся (или заканчивающуюся здесь) дорогу.
Сауд даже прильнул к ней, пытаясь разглядеть заросшие колеи – но нет. Ни нога человека, ни какой-либо механизм своих следов здесь не оставили. Какая сила пробила эту просеку – вода, ветер, дикие звери или другой каприз всевышнего, он разобрать не мог? Аль-Бакри вообще лес не любил; он не понимал его, не разбирался – ведь не называть же лесом те чахлые заросли в афганских горах, в которых он когда-то прятался от шурави. А тут – настоящая Сибирь – от этого слова Сауда пробило морозом, так, что он чуть не сбился со счета.
Но нет – вот и Насер подошел, тяжело отдуваясь, для отчета. Солнце за прошедший час поднялось еще выше, так что было уже почти как в родной Сирии. Если бы еще не этот проклятый лес!
А воин подтвердил, что командир не ошибся в подсчетах: четыре ребенка, двенадцать мужчин и шестнадцать женщин отправил на тот свет проклятый Хафиз. Точнее троих из них проводил к всевышнему сам Насер, показав три пальца правой руки, а большим пальцем левой проведя себя по горлу – добил.
Аль-Бакри отправил его на поиски шанцевого инструмента; другой воин присел рядом с ним. Его грязное лицо лоснилось от пота, и командир подумал, что можно было бы отправить и его – на поиски воды. Пока же его негромкий разговор самого с собой не мешал командиру. До тех пор, пока Сауду не показалось, что в унисон почти спокойным арабским словам раздаются чьи-то чужие, гортанные и чем-то знакомые. Но нет – не показалось. Из чащи вдруг появился худощавый парень с густыми вьющимися черными волосами на голове и таким характерным носом, что Аль-Бакри принял его за своего, за араба. Но последний вдруг при виде воинов просиял лицом и крикнул в лес что-то на иврите, который Сауд не то чтобы знал, но отличить от других мог достаточно уверенно – приходилось сталкиваться, и не раз.
Из чащи выскочила теперь целая толпа – человек десять, не меньше. Тут первый, призвавший сотоварищей, увидел наваленные вдоль тропы тела погибших; увидел кто-то еще. Из толпы раздался истошный женский визг и вся она подалась назад, в лес, но поздно – из-за спины командира раздалась длинная очередь и сразу несколько человек, и прежде всех кучерявый предводитель, повалились на землю.
– Ишак и сын ишака, – выругался Сауд, оборачиваясь и вырывая оружие у подчиненного.
Несколькими длинными прыжками он достиг толпы, замершей на месте, и принялся прикладом сбивать ее компактней, а затем и укладывать на землю ничком. Воин, немного обиженный вспышкой командира, присоединился к нему, помогая за отсутствием автомата, руками и ногами, не забывая пинать пленников так, что Сауду пришлось опять одернуть его.
– Господин, это ведь евреи, – заговорил он, почти крича и брызгая слюнями, – сейчас мы их всех…
– Стой, – приструнил воина Аль-Бакри, не решаясь, однако, еще раз обозвать его и показал на гору трупов, –