внутренней структуры (архитектоники) шекспировского сонета. Или обращают, но за отсутствием соответствующей техники стихосложения неспособны воспроизвести эти особенности в собственных версиях. Практически каждый катрен в СШ представляет собой законченное предложение, и Ш в своей лирике не так уж часто отходит от этой линии своего поэтического существования. Порой весь сонет является одним предложением, и оно, естественно, оказывается довольно сложным, запутанным синтаксически, посему зачастую весьма трудно не только внятно передать содержание СШ, но и адекватно понять его. К сожалению, многие ПСШ, создавая свои варианты, пренебрегают этим наиважнейшим аспектом структурной характеристики СШ.
Борясь с содержанием того или иного сонета и в конце концов одолев его с той или иной степенью достоверности, переводчики либо не хотят, либо не могут как следует позаботиться о соответствующей форме, в которую упаковано это содержание. Вот примеры.
Фрадкин (СШ-15, первый катрен):
Мир – это сцена: судьбы на мгновенье
Выходят чередою на помост,
И – промелькнет прекрасное виденье
Под строгим оком всемогущих звезд.
В оригинале данная строфа состоит из одного предложения (в сущности весь этот сонет – одно предложение), и его переводчик неизвестно зачем расчленяет на три: 1. «Мир – это сцена»; 2. «судьбы на мгновенье / Выходят чередою на помост»; 3. «И – промелькнет прекрасное виденье / Под строгим оком всемогущих звезд». Но разрушив форму СШ, Фрадкин не мог не расплескать и его содержания. Сравните с подстрочником:
Когда я думаю, [что] все растущее
пребывает безупречным не более мгновенья;
что [на] этой гигантской сцене не идет ничего, кроме спектаклей,
о которых рассуждают звезды, тайно влияя [на них].
Сравнение не в пользу рифмованного и пятистопного варианта. То же самое можно проследить на примере Тарзаевой. Подстрочник первой строфы СШ-118, уже упоминавшейся в связи с нею, гласит:
Так же, как мы ради обострения нашего аппетита,
острыми приправами раздражаем полость рта,
[точно] так же ради предотвращения сокрытой [в нас] хвори,
мы, очищая [организм], заболеваем, чтобы предотвратить болезнь.
А вот что из всего этого сооружает переводчица:
На остренькое тянет нас подчас,
Чтоб аппетит улучшить. Пьем отраву,
Лишь немощь плоти отпустила б нас.
Клин клином вышибаем, быть бы здраву.
И здесь напрочь изничтоженная форма СШ (вместо одного предложения три) фактически истребила его содержание: взамен «болезнетворного очищения» «отрава», от которой вообще-то умирают; взамен «сокрытого недуга» «немощь плоти», что далеко не одно и то же и пр. А в ответ на целиком и полностью сочиненную Тарзаевой четвертую строчку, отсутствующую у Ш, так и хочется воскликнуть