говорить об этих безвестных тружениках сонетного дела, если даже именитые авторы не стесняются, мягко говоря, не быть оригинальными. Вот что нам удалось выявить, например, в СШ-28:
Ивановский:
Но что ни день, тоска моя длиннее,
И ночь от ночи боль моя сильнее.
Микушевич:
Но что ни день, моя печаль длиннее,
И что ни ночь, она еще сильнее.
(Кстати говоря, рифма «длиннее – сильнее» вынуждает нас вспомнить, если так можно сказать, ее пародийный источник, зафиксированный в бессмертных строках:
Но Аполлон за то, собрав прутков длинняе,
Его с Парнаса вон! чтоб был он поскромняе.
Нас могут упрекнуть, что сии строки приведены ради красного словца, но удержаться от искушения процитировать К. Пруткова мы не смогли. Тем более что сонетный замок у обоих авторов значительно выиграл бы, если бы там обреталась мужская рифма «длинней – сильней.)
Возможно, мэтры сочиняют, не взирая друг на друга и не сверяясь с уже готовыми версиями. Это их право. Тем не менее хочется задать риторический, то бишь абсолютно лишний вопрос: доколе? Почему переводчики с видимым удовольствием идут по проторенному пути, чувствуют себя комфортно на этом пошлом – то есть хоженом-перехоженом тракте, – а не пытаются «выбираться своей колеей»? Иная мастерски исполненная строчка, говорят иные улучшатели, так полнокровно выражает заключенную в ней мысль, что любой другой вариант будет заведомо хуже, посему и незачем ломать голову. Мы позволим себе с этим не согласиться. Считать таким образом, значит, расписаться в собственной творческой немощи, капитулировать перед оригиналом, сдаться на милость своего предшественника, у коего произведено заимствование.
Любой перевод всегда компромисс, а перевод с переходом на заранее подготовленные другим переводчиком позиции, – это компромисс в квадрате, и лучше сделать хуже, чем было, нежели приписать себе не свою находку. (Еще лучше – сделать лучше того, что уже сделано!) Ведь подпись автора по тем или иным произведением – это гарантия качества и оригинальности, а как можно быть оригинальным, если вещь, под которой вы подписываетесь, качественно и количественно не совсем ваша, хотя бы на одну четырнадцатую долю?
Гербель первым нашел рифму «года – непогода» в СШ-73 (первая строфа), потом ее подхватил Чайковский, зато он первым применил рифму «лист – свист» в той же строфе того же сонета. И пошло-поехало! После них этими рифмами воспользовались Маршак, Астерман, Козаровецкий («лист – свист»), Заболотников («висит – свист»), Ильин, Бадыгов («года – непогода»), Фрадкин («года – свода»), Трухтанов («года – входа»).
Приведем еще несколько случайно подвернувшихся образчиков улучшения работ Маршака.
ПСШ-2:
Маршак:
Когда твое чело избороздят
Глубокими следами сорок зим, —
Кто будет помнить царственный наряд,
Гнушаясь жалким рубищем твоим?
И на вопрос: