не сводился к способности математически мыслить или решать поставленные задачи аналитического характера. Можно сказать, что она родилась с детектором лжи в сердце, поскольку и мнимую премудрость, и пристрастность суждений, и безосновательность предположений, и даже фальсифицирование мотивов – все это она распознавала мгновенно, с предельной точностью, прибегая скорее к чувственной, сердечной, а не к интеллектуальной практике. Иными словами, она видела истинную сущность людей сквозь призму их двуличия и притворства.
– Время не роскошь, а средство познания отношений, – произнесла Полина и отрешенно уставилась в красно-коричневую глубину напитка.
– Что ты имеешь в виду? – Никанор медленно поднес чашку к губам, и, подув, бесшумно отпил глоток Пу-Эр Туо Ча21.
– Она имеет в виду то же, что и опередивший её во времени Артур Шопенгауэр, – Чесс кокетливо задрал хвост и скромно приблизился к Полине. – «Час ребенка длиннее, чем день старика».
– Привет, Чесс! Ты, как всегда, в форме: лапы в бой, хвост трубой.
– Симулякр приветствия. Сам он лишен собственных эмоциональных переживаний, зато безупречно считывает живую чувственную ткань, – Никанор смачно хрустнул печеньем. – Выходит, ты солидарна с немецким философом?
Полина кивнула.
– Я хотела сказать, что все познается в отношении, но само отношение познается во времени. Даже отношение ко времени у человека складывается с позиции прожитого им времени.
Снова раздался хруст.
– Один год для пятилетнего ребенка составляет одну пятую часть его жизни и воспринимается в десять раз продолжительнее, чем для пятидесятилетнего человека, – она отпила чай и стеснительно добавила, – а нет ли у вас молока?
– К сожалению, я не большой любитель, но ты никогда не говорила, что предпочитаешь по-английски…, – Никанор немного смутился, – если бы я знал…
– Ничего страшного, Никанор Ефимович, нет коровьего, зато есть птичье, – утешительно сказала Полина, и воздушное угощение растаяло во рту в один миг. – Кстати, вы удивительно походите на Коровьева, особенно когда щуритесь.
– На кого? – удивленно спросил Никанор.
– Ну, того самого, Фагота-Коровьева – черта и рыцаря, старшего из подчиненных Воланду демонов, правда, без усиков куриных и брючек клетчатых. Но я именно таким его себе представляла. Как там у него, сейчас вспомню…
– «Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая», – опередил её Чесс.
– Точно, только кот у вас не Бегемот.
– Но эрудит и полиглот, – бросил Никанор с легкой ухмылкой.
– А по-английски я люблю три вещи: чай, красоту и уходить.
– Красоту? – переспросил Никанор.
– «Красоту по-английски» Ричарда Эйра.
– Ах, да, дерзкая картина! Тончайшая,