этом насмешливое выражение не сходило с его лица.
– Они – что, ее уже нарисовали?! Как же это я сразу не догадался!
– Я думаю, что он – прав! – сказал Поляков, вскользь глянув на Леонида Мартыновича.
Но этого было достаточно, чтобы Сахар невольно поежился.
– Нам следует поспешить!
– Да, но как же быть с …? – засомневался Леонид Мартынович, беспокойно озираясь по сторонам, словно в совершенно пустой камере за исключением троих переговорщиков мог находиться еще кто-то, совершенно посторонний, и кивнул на пленника. – Да и вообще, откуда вы взялись на мою голову, черт бы вас побрал?!
– Неважно! – сказал Поляков. – Главное, что этот человек, он приведет нас к цели!
– В обмен на услугу! – заметил незнакомец.
– Да, да, я понимаю! – согласился Поляков. – Вам нужно, чтобы мы выручили из беды ваших товарищей!..
На лице незнакомца мелькнуло удивление: этот ни чем непримечательный с виду человек, облаченный в штатское, читал его мысли.
– Вы совершенно правы! Если, конечно, им все еще необходима эта помощь!..
После слов, которые, как видно, дались ему с трудом, он тяжело вздохнул.
– Не стоит так отчаиваться! Я думаю, мы поспеем вовремя!
И Поляков ободряюще улыбнулся, как будто непоколебимо верил в успех их предприятия.
– И все же, каким ветром вас сюда занесло?
4
Елкин стоял в стороне, с презрением наблюдая за тем, как остервенело Грудь-Колесом и Кукиш-Мякиш накинулись на золотой песок. Лица их были безумны. Пот заливал им глаза. Их колотило, точно в ознобе, когда они набивали золотом рюкзаки, беспрестанно издавая при этом восторженные восклицания вперемежку с отборным матом. В свое время уже успевший познать, почем стоил фунт лиха, Ковалев, загадочно улыбаясь, молча наблюдал за действиями своих сообщников. Чувствуя себя хозяином положения, он сохранял выдержку. Или же пытался это делать. Тем не менее, судя по тому, как дрожали его руки, каждая из которых сжимала по пистолету, это удавалось ему с большим трудом. Наконец, первым завершив свой титанический труд, то есть, набив рюкзак золотой россыпью и сверкающими на солнце камнями до отказа, Грудь-Колесом легко поднял его и при помощи лямок водрузил за спину. Но, когда Кукиш-Мякиш попробовал последовать его примеру, то, к своему горькому удивлению, исказившему в тот миг его физиономию, и без того не отличавшуюся правильностью черт, до откровенной карикатуры, не стронул поклажи даже с места.
– Вот дохляк а а ак! Мать твою так пере так а а ак! – досадовал Ковалев. – Ты – что, с утра не хавал? Или кишка – тонка а а а?
Кукиш-Мякиш обиженно и вместе с тем виновато заморгал рыжими ресницами, шумно засопел тонким, похожим на дверной крючок, костистым носом.
– Если не потянешь, твоя доля будет вполовину меньше, чем у Грудь-Колесом! – предупредил Ковалев подельника.
После подобной увертюры к предстоявшей опере в убедительном исполнении главной