чтобы описание мое было более наглядным, приобрело соответствующий объем, составлю репортаж об одном моем посещении приема, предположим, последнем.
В любое время года трудно добраться до требуемого корпуса, весной же особенно.
Много грязи.
Лужи глубокие.
Идти трудно.
Кстати сказать, и это имеет значение. Пока следуешь по замысловатому пути, обходя наиболее опасные места, можешь сосредоточиться, собраться с мыслями, вспомнить главное перед грядущей беседой.
Я уже не говорю о том, что грязь, пропитанная духом фармации, весьма полезна и, когда самочувствие относительно покойно, можно и вовсе оздоровиться, просто побродив по двору. Многократно проверял я этот феномен на себе. Тревога, как правило, сопутствующая моим приготовлениям к путешествию в домашности, совершенно улетучивалась, стоило мне потоптаться вот так перед приемом.
В этот день я был несколько расстроен наблюдением падучей.
Очень высокий худощавый мальчик лет пятнадцати, что шел поодаль и беседовал с собою о своем, неожиданно громко вскрикнул и, вскинув руки, плашмя упал прямо в грязь. Судорог не было.
Я поспешил ему на помощь, совсем позабыв об осторожности.
Мне было страшно.
Что, если бы он захлебнулся?
Из путников во дворе не было никого кроме нас.
Уже у самой цели я потерял равновесие и упал рядом.
Голова моя оказалась у самой его головы. Я успел обратить внимание на то, что его нос и рот его – в безопасности.
Он лежал, повернув голову набок и даже приподняв ее в напряжении над грязью. Я успел так же обратить внимание на мраморную бледность его истощенного лица с неправдоподобно тонкими чертами.
Неприятно смотрелись на мертвенном фоне коричневые капли грязи.
«Успел» говорю я оттого, что в следующую секунду его рука крепко ухватила меня за волосы. Пошевелиться не было никакой возможности. Было невыносимо больно.
Так неподвижно лежали мы добрых пять минут.
Нелепым, несравненный Стилист, показалось бы Вам со стороны это зрелище. Не так ли?
После того, как припадок прекратился, путник красного свечения, а эпилептики, с оттенками, от алого до багряного, отличаются именно красным свечением, отпустив мои волосы, поразительно легко вскочил на ноги. Глаза его были наполнены слезами. Отчего-то он испытывал необыкновенную вину, будто то, что произошло с ним вовсе не болезнь, а проступок, грех.
То и дело извиняясь передо мной, он пустился наутек прочь от больницы. Я звал его, дабы остановить, утешить, но об этом не могло быть и речи. Вскоре он исчез из моего поля зрения.
Какая чудовищная болезнь!
Но вот о чем думаю я. Судьбоносный ток, проходящий через этого бледного молодого человека, поражает ничто иное, как зону совестливости.
Много ли Вы видели, несравненный Стилист, в наше время среди так называемых здоровых юношей людей совестливых?
Наверное, в виду безмятежности