я не совершал.
– Ну, – пробормотал я, – я вроде как сидел в тюрьме.
– Так я и думала, – ответила Дебора. – Ни на одну гребаную секунду.
На мгновение я остолбенел. Сижу я тут буквально в цепях, без надежды на освобождение, а она, Дебора, винит меня за то, что я не подумал о детях. Детях, которые, замечу, всего-навсего получили свободу гулять, кататься на качелях и объедаться пиццей или чем им вздумается. Ужасно несправедливо – почти так же, как и само мое заточение, – но ничего не поделать. Я наконец обрел дар речи и с возмущением заговорил:
– Дебора, это крайне несправедливо. Меня ведь заперли здесь без намека… – Я резко замолчал, потому что Дебора в очередной раз отвела телефон от уха, дожидаясь, пока я замолчу.
Когда я замолчал, она повесила трубку, подождала минуту или две, а потом подняла вновь.
– Согласно этим бумагам, я получаю полную опеку над детьми, – сказала Дебора и помахала документами. – Я оставлю их надзирателю. Подпиши, а.
Она собралась было уходить, как на меня накатила волна ужаса: моя последняя, моя единственная надежда уходит.
– Дебора, постой! – позвал я.
Она замерла в неловкой позе – полусидя, полустоя, – и мне в ту волнительную минуту показалось, что пробыла она так очень долго – точно ей не терпится поскорее уйти, но дурацкий долг заморозил ее на месте и не дает покинуть это бесчестное место.
Мы оба понимали, что она в любом случае уйдет. Но тут, к моему дурацкому облегчению, Дебора села обратно и вновь подняла трубку.
– Что? – спросила она самым что ни на есть мертвенным голосом.
И снова я тупо заморгал в ответ. «Что» было и так ясно как день – так ясно, что я оторопел, не зная, как выразиться, чтоб не обидеть ее своим очевидным ответом. Потом все-таки сказал:
– Мне нужна твоя помощь.
И просто лишь бы показать характер, Дебора снова ответила вопросом:
– Зачем?
– Выбраться отсюда, – сказал я. – Доказать мою неви…
– Невиновность? – Она фыркнула. – Бред собачий.
– Но я не виновен!
– Черта с два! – В ее голосе зазвенела злость – ну, хоть какая-то эмоция. – Это ты оставил Джекки одну, ты бросил Риту и дал ее убить… И это ты позволил педофилу-убийце сцапать Эстор!..
Я видел, как костяшки ее пальцев, сжимавших телефонную трубку, побелели. Дебора глубоко вздохнула, и ее лицо вновь приняло бесстрастно-холодное выражение.
– Так скажи же, в чем ты не виновен, Декстер? Никак этого не пойму.
– Но Дебз! – взвыл я. – Я никого не убивал.
– В этот раз! – огрызнулась она.
– Да, но, но… – запинаясь заговорил я. – Но я-то сижу не за них. В этот раз. И я не…
– В этот раз, – повторила она мягче. Но хотя голос Деборы смягчился, взгляд ее остался холодным и ясным. Она подалась к стеклу. – У скольких людей ты отнял жизни, Декстер? У скольких отнимешь еще, если выйдешь на волю?
Вопрос был по существу, но ответ на него определенно противоречил моему заявлению о невиновности;