своего отца, не на моего мужа.
– А вы? – спрашивает судья Бартлетт. – С вами все в порядке?
Я качаю головой, плотно сжав губы. Я так крепко сжимаю руки, что пальцы немеют. Но не произношу ни слова.
– Если я смогу чем-то помочь… – бормочет судья. Но чем он может помочь? Разве здесь поможешь? Сколько ни предлагай. Уже все произошло. И в этом все дело.
Судья небрежно рисует скалистый пейзаж – ставит свою подпись внизу ордера.
– Вы ведь знаете, что это временная мера. В течение двадцати дней должно состояться слушание.
– Значит, у меня двадцать дней, чтобы решить это дело.
Он кивает:
– Нина, мне очень жаль.
Мне тоже. Как я не увидела того, что творится у меня под носом? Как не смогла защитить ребенка в реальном мире, умея делать это только в рамках судебной системы? Я сожалею обо всех принятых решениях, которые и привели меня к этому моменту. И еще я сожалею, что всю обратную дорогу, когда я еду за сыном, этот ордер прожигает мне дыру в кармане.
Дома существуют свои правила.
Застилай кровать по утрам. Дважды в день чисти зубы. Не таскай собаку за уши. Доедай овощи, даже если они не такие вкусные, как спагетти.
В детском саду свои правила.
Не забирайся на горку. Не подходи к качелям, когда на них кто-нибудь катается. Поднимай руку, соблюдая очередь, если хочешь что-то сказать. Принимай в игру всех желающих. Надевай халат, если хочешь порисовать.
Я знаю, существуют и другие правила.
Пристегивайся в машине.
Никогда не разговаривай с незнакомыми людьми.
Никому об этом не рассказывай, или гореть тебе в аду.
Оказывается, жизнь продолжается. Не существует каких-то правил свыше, которые выработали бы иммунитет к деталям только потому, что человек вынужден столкнуться лицом к лицу с бедой. Мусор продолжает вываливаться из мусорного ведра, по почте приходят счета, а рекламные агенты не дают поесть.
В ванную входит Натаниэль. Я только-только закрутила колпачок на противогеморроидальной мази. Однажды я прочла: если наносить мазь на область под глазами – припухлость исчезнет, краснота сойдет. Я с такой счастливой улыбкой оборачиваюсь к сыну, что он даже пятится.
– Солнышко, ты зубки почистил? – Он кивает, и я беру его за руку. – Тогда давай почитаем.
Натаниэль лезет в кроватку, как любой другой пятилетний ребенок: постель – это джунгли, а он обезьянка. Доктор Робишо сказала, что дети приходят в себя гораздо быстрее родителей. Я открываю книгу. Сегодня мы читаем о слепом на один глаз пирате, который не видел, что на плече у него сидит пудель, а не попугай. Я успеваю прочесть всего три страницы, как Натаниэль останавливает меня, распластав руки на ярких картинках. Он помахивает указательным пальцем, а потом подносит руку ко лбу, жестом изображая слово, которое я жалею, что вообще слышала.
Где папа?
Я кладу книгу на прикроватную тумбочку.
– Натаниэль,