понимаю ни армян, ни вас, грузин! Ничего не знаю ни о каких преступлениях! Убийствах! Ни о «шахматах» ваших! Уведите меня в камеру!
Майор усмехнулся:
– Да ты что! Решил под дурака закосить? Ну-ну… Только мой тебе совет! Всех остальных за идиотов не держи! Невиновный не требует «в камеру». А только – на свободу! В общем, разговор не окончен. Ты подумай! Хорошо? Смотри, парень, «романтика больших дорог» требует кое-каких жертв. Ты уверен, что готов? Я дело твое видел. Ты же в юридический поступал. Для сокамерников твоих это – как красная тряпка для быка. А сейчас иди!
Парня увели. Спустили обратно, – в сырость, в отрицание. Сняли наручники. Барон выслушал его жалобу. Назвал «стандартной процедурой» и ободряюще просветил:
– Не бери в голову. Обычные ментовские «ломки». Всех мерят одной меркой.
Но молодой арестант ещё не осознавал подобных стандартов. Снова цепь, ключ в ржавом замке. Это был Дед. Его принесли на руках. Босоногого. Без сознания. Отдельно – ботинки. Ноги – в крови и синяках. Грузинская брань эхом отозвалась в подземелье. Барон снял с себя пальто. Свернув его, осторожно подложил под голову Деда. Потом переговоры с соседними камерами. Вскоре фундамент министерства, буквально, задрожал от негодующих криков, ругани и грохота посуды об стены.
В специзоляторе МВД Грузии начался бунт!
Молчаливый разговор
Чай и свеча дрожащая очертили призрачный круг.
Сгустками, каплями, лицами мир засочился вдруг…
Пламя стоит мерцающе, словно прицел в ночи.
Память воспоминаньями странно и горько кричит.
Велик мой в проруби…
Руки отцовские.
робость и нежность сестер…
Город, смеющийся хлебом и фруктами,
Кто-то в мгновение стер…
И потекли уже новые образы в наш разговор без слов.
Прошлого с будущим, боли и гордости
слышен безмолвный зов.
Руки белеют, свеча отражается
в мудрых, спокойных глазах.
В трепете пламени, в мыслях неслышимых всё, —
и полеты, и крах…
Каин и Авель,
Костры инквизиции,
В рабство голодный уход…
Белжец и Аушвиц, —
Бездна изгнания…
Все же спасенье грядет!
Стылость тюрьмы исчезает от кружки,
тепла, мирных рук…
Нередко слова бесполезны. Нужны тишина, ночь и друг.
– Дед я, – сказал…
Все вопросы легкой улыбкой встречал.
Кто же он был? Мудро, просто,
всё и как есть показал.
Смерть и бессмертие,
Честь и бесчестие,
Тьму и источники сил,
Мысли свободу
И слов покаяние…
Новый рассвет наступил.
Протест человека против любого произвола справедлив и оправдан. Узник дорого расплачивается за собственные грехи. Поэтому его нетерпимость к тем, кто совершает преступления безнаказанно,