шатры. Мы как мощный натянутый лук, готовый с силой выпустить стрелы на запад, и, если таково желание Эль-Шаддая, чтобы мы снялись с места, он дал нам самые лучшие условия». Одобрив состояние лагеря, старик затем присмотрелся к своим людям. Они были хорошо организованы, все верили в одного бога и являли собой отвагу и дисциплинированность. Они были единым отрядом, насколько это было возможно в условиях пустыни. Может, его люди и не очень образованны, поскольку никто из воинов не умел ни читать, ни писать, ни обрабатывать бронзу, но равных им по сплоченности вряд ли можно было найти, так как Цадок строго следил, чтобы никто из чужаков не смог стать членом его племени без испытательного срока. А срок этот был столь суров, что многих отпугивал. Хананей мог годами жить рядом с ибри, и те не делали никаких попыток отвратить его от веры в Баала, но если хананей просил разрешения жениться на женщине-ибри – а среди них были настоящие красавицы, которые привлекали внимание мужчин, – он был обязан предстать перед Цадоком, отречься от своих прежних богов, пройти обрезание, если раньше не был подвергнут этому обряду, расстаться с прежними соратниками и после этого провести одиннадцать дней с Цадоком, пытаясь постичь тайну Эль-Шаддая. После этого попытка поклонения другим богам каралась смертью, и мало кто из мужчин соглашался выдержать такое обращение ради того, чтобы жениться на девушке-ибри, как бы она ни была красива. Словом, мужчины его сообщества представляли собой единое целое.
Была логическая причина, по которой ибри настаивали на обрезании своих мужчин: этот обряд не только обозначал договор между человеком и Эль-Шаддаем, нерушимый союз, символ которого оставался навечно, но он имел и практическую ценность, поскольку без вопросов и сомнений говорил, что человек, отмеченный таким образом, – настоящий ибри. В войне против необрезанных трус мог убежать и потом отрицать, что он ибри. Если же он обрезан, то тем, кто захватил его в плен, достаточно было лишь осмотреть его, чтобы уличить во лжи, так что обрезанному следовало драться не на жизнь, а на смерть, ведь скрыть, кто он такой, было невозможно. Тем не менее ибри были могучими воинами, которые пусть иногда и терпели поражение, но никогда не падали духом, и за высокое состояние их духа обряд обрезания нес немалую ответственность.
С женщинами была другая проблема. В ходе постоянных войн с оседлыми племенами люди Цадока нередко брали пленных, и среди них встречались соблазнительные создания. Даже Цадок не мог удержать своих сыновей от того, чтобы они ложились с ними, и он был достаточно умен, чтобы понимать свое бессилие в этом вопросе. Но Цадок настаивал на определенных предосторожностях. На захваченную рабыню накидывали мешок из самой грубой ткани, голову ей брили наголо, не позволяли ни содержать себя в чистоте, ни обрезать ногти, не давали масла для лица и лишь пригоршню воды для омовения. После месяца такого обхождения она представала перед мужчиной, захватившим ее, и Цадок спрашивал: «Ты по-прежнему хочешь эту женщину?» И если