искренне посвятить её в проблемы своего пребывания в «Вечной радости». Я рассказываю ей о том, как мне пишется, о том, кого здесь встретил, с кем говорил, кому улыбался, чей заинтересованный и не очень взгляд ловил на себе. О, этого было немало, забавных и странных свиданий – я не говорю о странности людей в колясках или еле передвигающихся, с явными признаками немощи, я говорю об их непривычности, я говорю, что всё увиденное настраивает мысли человеческие на определённый задушевный лад, и ты нехотя начинаешь задумываться о смерти и месте её в мире. Знаете, есть тут один пожилой господин, – я прозвал его Капитаном, – так вот он так и жаждет изничтожить меня… Знаете, одну старую даму возят на коляске по аллее, когда я сам прогуливаюсь там, так она всё время подмигивает мне, точно пятнадцатилетняя гимназистка… Знаете то, знаете это… Таких историй у меня немало!
Непроницаемая Хлоя даже улыбается моим россказням, и отстраненно советует мне дождаться конца месяца с его Родительским Днём, и держать в этот заветный день ухо в остро, а карандаш наготове – столько впечатлений, сколько будет тогда, мне не сыскать. Что ж, говорю я, я обязательно воспользуюсь рекомендацией.
Но мысли её далеко, вовсе не со мной, своим собеседником, однако, иного шанса говорить с ней мне, возможно, и не представится, так что, стараясь не думать о её дурном либо хорошем настроении, я вспоминаю старого Лёкка. Эта мысль возникает спонтанно, она обретает словесную форму и вплетается в канву разговора органично, будто бы и должна там быть, мостиком от «Родительского Дня» к самим людям, живущим здесь. И вот говорю я, между делом, как желал бы всё же встретиться с Лёкком, её отцом, и уж коли сам доктор Стиг никак не желает либо не может помочь в этом, обернув всё на самотёк, то, быть может, вы, фрёкен Хлоя, могли бы… всё ж таки, вход в особняк мне заказан.
Это резко меняет её настроение от более-менее благостно-задумчивого к отторгающему.
– Ничем не могу вам помочь, – только и отвечает она, – и, откровенно говоря, я не стала бы вам помогать, даже если бы хотела.
– За что ж такая немилость? – с известной долей игривости спрашиваю я
Хлою, кажется, ещё пуще передёргивает от моего тона, и она тут же выпаливает:
– Я с самого начала была против этого и лишь доктор смог убедить меня в обратном. Он сказал, что это пойдёт на пользу моему отцу, в нём будет больше жизни, чем прежде…
О, это пойдёт на пользу в большей степени самому доктору, думаю я, а вслух говорю:
– Больше жизни?
– Да, знаете ли, он серьёзно болен… Доктор Стиг говорит, что будто бы недуг его больше душевный, чем телесный. Сам же отец и впрямь собирается умирать и считает, что пробил его час…
Вот как! Лёкк собирается на тот свет, доктор же придерживается мнения противоположного и дочь его убедил в этом. Занятно.
– Что же, вы полагаете, всё-таки, вашему отцу не на пользу пойдёт встреча с его соотечественником? – спрашиваю я, пораздумав немного.
– Ах,