он про себя задумавшись, – это, что же, когда же она, получается родилась? Еще до Наполеона и Екатерины II? Задолго до отмены крепостного права? Боже мой, да я так с ума наверное скоро сойду». И эта последняя мысль, преисполненная удивления и растерянности так ясно отразилось на его лице, что даже Люн не выдержала.
– Ну что ты, кротик, не пугайся так, – она чуть прыснула, – не такая уж я и старая. Просто мы живем долго, много дольше вашего. Да к тому же мне еще и не триста в точности, а немного меньше.
Антон улыбнулся. «Вот уж велика разница, – подумал он. – Триста или немного меньше». Хотя, как ни странно, но последнее замечание девочки его почему-то успокоило. Он даже стал хотя и медленно, и словно все еще пребывая в задумчивой нерешительности, ходить по комнате, лишь иногда и украдкой поглядывая на Люн.
– А вот мне двадцать шесть, – продолжил он рассуждать словно разговаривая уже сам с собой. – Но за последние два дня я, похоже, разом прибавил к своему возрасту еще примерно столько же. Ведь мало того, что вчера вечером я видел того, как его… темного человека… не помню точно. Потом был взрыв, очень мощный, потом удар, полет, падение. Ты вот тоже еще появилась, но через некоторое время, – он мельком глянул на девочку. – Да к тому же, после того как домой вернулся, и тут тоже кое-что произошло. Ведь этой ночью я, вот ей богу не вру, чуть было не помер со страха. И прямо здесь, у себя дома. Да признаться, и не только со страха. И это, между прочим, самое скверное. Но вот только не знаю, – он опять с сомнением поглядел на Люн, – даже не знаю, стоит ли тебе все это рассказывать.
Люн положила на стол кусок стекла, которым до сих пор ловко поигрывала в руке, и внимательно посмотрела на Антона. Она не понимала о чем он. Однако его интонация, да и сам голос, который едва заметно дрогнул, когда он произносил последние слова, ее обеспокоили.
– Я не понимаю тебя, – произнесла она тихо. – Но все же полагаю, что раз ты стоишь сейчас здесь передо мной в таком вот более или менее нормальном виде, то, может быть ничего слишком уж плохого и не произошло. И еще, если я, – как ты намекнул, – единственное живое существо, с которым ты можешь быть теперь по-настоящему откровенным, то возможно, тебе все же стоит рассказать мне все? Я, конечно, не могу тебя слишком долго выслушивать, потому что мне скоро улетать, но все же постараюсь тебе помочь, а возможно и посоветовать что. Ведь мы же с тобой теперь почти-что уже друзья, как ты считаешь? – девочка с игривым прищуром посмотрела на Антона.
Но тому было совсем не до этих, действительно, пожалуй, просто детских ужимок. Ему, конечно, очень хотелось рассказать ей все. И тем не менее, последняя ее фраза, да и само все поведение девочки, совершенно отвадили его от этой мысли. Нет, пусть ей хотя бы и триста лет, пусть она более чем вдесятеро старше его самого, но она все же ребенок. Умный, милый, развитый, но ребенок.
– Нет, Люн, прости, но не могу я. Я вижу, что тебе очень интересно. Однако, то что