стороной ладони и даже локтями». Огинский ходил на представления, в том числе слушал оперу «Начальное управление Олега». Это произведение, первая опера, партитура которой в 1791 году была полностью напечатана в России, являло собой зрелищный, многоплановый, многонациональный историко-драматический спектакль из числа тех, которые ставились в Слониме у дяди Михала Казимира и особенно в радзивилловском Несвиже. Постановка произвела на Огинского неизгладимое впечатление, он также высоко оценил игру оркестра. Основная часть музыки к спектаклю была написана двумя прославленными итальянскими композиторами, служившими в то время при санкт-петербургском дворе: Джузеппе Сарти, родившимся в Фаэнце в 1729 году и учившимся у падре Мартини[8] в Болонье, с 1784 года руководившим итальянской оперной труппой в Санкт-Петербурге; венецианцем Карло Каноббио, родившимся в 1741 году, работавшим композитором, первым скрипачом и заместителем руководителя итальянской оперной труппы с 1779 года. Тексты для хорового исполнения были написаны самой Екатериной и положены на музыку Василием Алексеевичем Пашкевичем, который придал произведению русский характер. Пашкевич родился в 1742 году, после вступления на престол Екатерины получил при ее дворе должность скрипача и композитора. Он был первым русским композитором, сочинявшим доморощенные оперы, в которых, хотя и превалировал итальянский стиль, проступали определенные национальные черты благодаря использованию русских лирико-поэтических традиций и русских народных мелодий и ритмов. Учитывая, что Пашкевич являлся в то время концертмейстером бального оркестра, Михал Клеофас был отчасти именно ему обязан тем, что в Петербурге той зимой его последний полонез пользовался огромной популярностью. Он слышал его повсюду и испытывал любопытное смешанное чувство смущения и гордости. Полонез исполняли на всех балах, в трактирах и гостиных города, а также на приемах у князя Нарышкина, благодаря концертмейстеру которого, Юзефу Козловскому, звуки полонезов впервые раздались в России. Сейчас, когда произведение его бывшего ученика достигло столь высокой популярности, Козловский грелся в отраженных лучах его славы, вспоминал Гузов и с гордостью рассказывал о годах взросления там автора полонеза.
Хотя речь идет о втором полонезе Михала Клеофаса, он фактически стал полонезом № 1 фа мажор, прозванным, а впоследствии и публикуемом как «Полонез смерти» в связи с ассоциациями о порожденной слухами смерти композитора. В звучании самого полонеза, правда, нет ничего явно трагического, за исключением того факта, что трио выдержано в минорном ключе. Как и его предшественник, полонез звучит легко и элегантно, а трио передает скорее чувство грусти, нежели трагизма. Он получил известность как «Полонез Огинского» – даже в контексте всех последующих полонезов, которые в течение последующих тридцати лет всегда уступали ему по популярности.
Зубов сообщил Михалу Клеофасу, что конфискацию его владений фактически сочли ошибкой, поэтому имения должны быть возвращены. Более того, он доложил,