– двухэтажное каменное строение с остроконечной крышей и небольшим чердаком. Я упоминаю чердак потому, что скоро он станет центром моего существования. Каролина привезла Милоша домой после школы, но уходить не спешила. Мы перекусили и до вечера проболтали. Когда вернулась мама, она настояла на том, чтобы Каролина осталась поужинать с нами. В то время мне было двенадцать, Милошу – семь, Каролине – тринадцать.
Я видела Каролину в школе, но она училась на год старше. В нашей школе она была очень популярна. Уже тогда, в тринадцать лет, она обладала утонченной внешностью и с каждым годом становилась все красивее: жизнерадостная, сильная, со спортивной фигурой. У нее были темные вьющиеся волосы и огромные выразительные глаза. Неприступная, кокетливая, умная, дерзкая и уверенная в себе – парни ходили за ней толпой.
В то время я не знала, что ее самоуверенность – маска, которую Каролина носила, словно пальто. В душе она была глубоко несчастной и застенчивой девочкой. Ее отец, Мариуш Нойман, был замкнутым, жестоким человеком, которого заботил только бизнес. А дела у него шли неважно, особенно в тридцатых годах.
Каролина начала проводить много времени в нашем доме, стала еще одним членом нашей семьи. Мы все ее любили, и она отвечала тем же. Но мне кажется, что больше всех она любила Милоша. Она сидела и слушала, как брат играет на скрипке, даже если он просто разучивал гаммы. – Лена пожала плечами. – Или, возможно, все дело в супе креплах, который готовила моя мама. Как бы там ни было, Каролина практически поселилась у нас дома.
– Она тоже была еврейкой?
Лена кивнула:
– Тогда мы с Каролиной ходили в среднюю школу в Хшануве. Наша дружба открыла для меня новый круг общения. Она взяла меня под свое крыло и познакомила с учениками, которые пользовались популярностью в школе. Рядом с Каролиной все казалось просто. Я даже стала любить нашу школу. Но все закончилось в 1938 году. Отчасти потому, что я хорошо училась, отчасти потому, что моя семья была зажиточной, но в четырнадцать лет родители отправили меня в Краков в гимназию.
– Гимназию? – переспросил Лиам.
Лена улыбнулась:
– Хотя заведение и называлось гимназией, это была частная школа, где основные предметы читались на польском языке, а религиозные дисциплины – на иврите. Я не хотела туда ехать. Хотела остаться в Хшануве, там были все мои друзья. Я хотела ходить в школу с Каролиной. Я протестовала, но у меня не было шансов выиграть эту битву. Религиозные дисциплины были обязательными, а родители имели возможность устроить меня в престижную среднюю школу, поэтому я отправилась в Краков.
Уверена, вам известно, что до войны в Польше жили три миллиона евреев – больше, чем в любой другой стране в Европе. Десять процентов населения Польши были евреями, а мои родители были очень строгих правил и серьезно относились к религии. Каждый день я ездила в школу в Краков, а вечером возвращалась на поезде. Железнодорожный вокзал находился в шести кварталах от нашего дома. Но из-за немцев в гимназии я проучилась всего