не хочу до тебя дотрагиваться! Уйди, пожалуйста!.. – Дью знал, что духи умерших идут на любые уловки, чтобы захватить живого человека и вдоволь напиться его горячей крови, и самое главное – не верить им и не поддаваться на их уговоры.
Крей, не внимая отчаянным мольбам, протянул руку. Дью отшатнулся, едва не слетев кубарем со спины жука, по-прежнему стоявшего смирно, словно послушный конь. Короткого мига было достаточно, чтобы почувствовать: пальцы Крея, коснувшиеся плеча, теплые и живые. Это не ледяное прикосновение духа!
– Ты… не мертвый? Ты жив?… – Дью не знал, верить ли своим глазам, своим ушам и своему осязанию.
– Я не призрак и не дух. Но я и не жив, – ответил Крей глухо и непонятно.
– Ах, вот оно что! – осенило мальчика. – Теперь мне ясно: я разбился, когда прыгнул. Мы оба с тобой на Пепельных Пустошах. Не думал, что здесь так мрачно… – Он огляделся вокруг с сожалением. – И неужели надо всё время долбить землю, словно рабы?
Крей не успел ответить. Привлеченные их разговором, другие мужчины тоже оставили работу и подошли. Все они были воинами, убитыми в весенней стычке с нурришами. Вот широкоплечий и рослый Брагу Разбуженный Медведь, кусок скалы, а не человек, с едва вырубленными в нем человеческими очертаниями. Могучий воин дорого отдал свою жизнь: не меньше дюжины бешеных рыжих псов отправил в мир мертвых, прежде чем самому уйти туда же… Вот юный красавчик Ичуи Сосновая Ветка, вокруг которого всегда вились смешливым и ласковым роем девушки… Вот Сангур Поющий Лук, дальше всех посылавший стрелу, обгонявший в беге оленя. Дью хорошо помнил, как его молодая жена умоляла пронзить ее мечом и оставить на голых камнях вместе с мужем. Был когда-то очень давно в дорийском краю обычай: вместе с убитым воином отправляли на Пепельные Пустоши его жену и коня. Часть мужчин предлагали тогда уступить просьбам вдовы, почтить доблестного Сангура, а заодно и обычаи древности. Но старый Хиваро прогнал ее с места упокоения, пристыдив, напомнив о ребенке в животе, который уже стучался нетерпеливо, словно стремясь поскорее отомстить за отца…
– Это Дью, сын Огдая… Дью… – раздавались негромкие голоса.
– Они не призраки и не духи, как и я, – сказал Крей. – Не бойся их, Дью. Можешь потрогать их тоже.
Мужчины, не дожидаясь, пока мальчик протянет к ним руку, сами касались его ладонями, шершавыми и задубевшими от тяжелого труда. Все они были почти те же, что и до гибели. Почти. Что-то настораживало – не в чертах лиц, не в фигурах, но в глазах, в интонациях голосов. Монотонно, бесстрастно и тускло звучали они – ни радости, ни удивления, ни хотя бы гнева или досады. Наверное, так разговаривали бы песчаные холмы в пустыне или потрескавшиеся камни на вершине горы, если бы обрели голоса. Неужели это Крей, ребячливый и пылкий Крей, который, бывало, не видя Дью день или полдня, при встрече приветствовал его радостным воплем и ощутимым шлепком по спине?…
– Мы не духи… Не бойся нас… – уныло шелестели Ичуи, Сангур, быкоподобный Брагу.
Внезапно