извощик. Черта с два. Одолжить тебе фонарь… как бы не так! я раньше погляжу, как тебя повесят.
Гэдсгиль. Скажи, к какому часу думаешь поспеть в Лондон?
2-ой извощик. Достаточно рано, чтобы лечь спать еще при свече, ручаюсь тебе. Идем, сосед Мукс, пора будить господ. Они хотят ехать в компании – ведь у них много поклажи. (Извощики уходят).
Гэдсгиль. Эй, кто там? Человек!
Слуга (за сценой). Я тут как тут – как сказал вор.
Гэдсгиль. Или как сказал трактирный слуга – это одно и тоже. Разницы между ним и тобой не больше, чем между подстрекателем и исполнителем: ты показываешь нам, как надо грабить.
(Входит слуга).
Слуга. С добрым утром, мистер Гэдсгиль. Все, что я вам вчера вечером сказал, подтверждается: один из путешественников богатый кентский землевладелец; он везет с собой триста марок золотом. Я сам слышал, как он вчера за ужином говорил об этом одному из попутчиков. А тот нечто вроде сборщика податей – у него тоже много поклажи – но что он везет, неизвестно. Они уже встали и потребовали себе яиц и масла – сейчас двинутся в путь.
Гэдсгиль. Не миновать им встречи с прислужниками Старого Ника{24} – даю тебе голову на отсечение.
Слуга. Не надо мне твоей головы, побереги ее для палача, ведь я знаю, ты верный слуга Старого Ника – насколько может быть верным плут и мошенник.
Гэдсгиль. Что ты мне мелешь про палача? Если меня повесят, то потребуется пара крепких виселиц. Ведь со мной в компании должны будут вздернуть и старика сэра Джона, а он, как тебе известно, не заморыш. Да что говорить! Заодно с нами такие троянцы, о каких тебе и не снилось; они ради развлечения оказывают честь нашему ремеслу своим участием, и поэтому, если бы нас накрыли, они все уладят, заботясь о собственной шкуре. Мои союзники не какие-нибудь проходимцы, не бродяги, которые выходят с дубинами грабить на шесть пенсов, не сумасбродные красноносые пьянчуги, а люди знатные и степенные, бургомистры и богачи; люди, которые умеют постоять за себя, больше дерутся, чем говорят, больше говорят, чем пьют, больше пьют, чем молятся. Нет, вру – они постоянно молятся своей святой заступнице – чужой мошне; или вернее не молятся ей, а заставляют ее самое взмолиться{25}, обирая ее; они помыкают ею, они на ней выезжают и топчут ее, как старые сапоги.
Слуга. Как? чужая мошна их сапоги? а выдержат ли эти сапоги грязь, в которой они топчутся?
Гэдсгиль. Выдержат. Правосудие их смазывает. Мы грабим с полной безопасностью – как за каменной стеной. При нас такое зелье – папоротниковый цвет{26}, и мы ходим невидимками.
Слуга. Ну, а я полагаю, что если вас не видно, то этим вы больше обязаны ночной темноте, чем папоротникову цвету.
Гэдсгиль. Дай мне руку. Ты получишь свою долю в добыче, клянусь тебе, как честный человек.
Слуга. Нет, поклянись лучше, как мошенник и вор.
Гэдсгиль. Да ну тебя. Homo – общее название для всех людей. Вели конюху вывести моего мерина из конюшни. Прощай, грязный плут.
Дорога близ Гэдсгиля.
Входят принц