с лицом секретаря месткома, скорчила ехидную гримасу:
– Ой-ей-ей! Забыл он… С какого бока на бабу залезть, он помнит, а как алименты платить – позабыл! На, государство – корми, одевай, воспитывай… Стиляга!
– На кол его, – поддержал сосед с прокурорским профилем, разлепляя тяжелые веки, – пока не вспомнит.
– А ты сам в армии служил?..
– За скольких рабов в прошлый год наместнику отчитался?..
– Где ты был, когда мы драконам хвосты крутили?..
– Ну, вы, мужики, идете, али как? – справился отставной царь. – Через склад пойдем. Вон туда. Имущество, уговор, не портить, в бочки с сельдями руками не лезть.
Миновав кошмарную инсталляцию с головами, парламентарии вошли с порта в город, представшим их наблюдению пустынным. Гребцов решили оставить на берегу: уж сильно резвыми они были, чтобы долго оставаться живыми в этом престранном месте.
Вывеска над распахнутой дверью гласила:
«ПЕЧЕНЬ ДРАКОНА.
Ужорный стол. Фуагра. Лучшайшее пойло. Бабы для смельчаков.»
Кто-то пытался замазать надпись белилами, но сочные оранжевые буквы проступали сквозь тонкий слой извести. Сверху надпись украшал грубо намалеванный меч, перекрещенный с жареным куриным окорочком. («О, боги, кто это только выдумал?! Автора! Автора сюда!» – готовы возопить мы в оскорблении эстетического чувства. Но автор сего художественного безобразия к той секунде был безнадежно мертв и спросу не подлежал.)
Вниз в недра кабачка с мощенной рубленым камнем улицы вели три неширокие ступени. Внутри же царила темнота и лишь в самой глубине робко мерцала масляная плошка, в свете которой даже кот не рассмотрел бы свои усы. Фоант, прихрамывая, вошел внутрь. Петрович с Филоном, озираясь, последовали за ним, увлекая мешкающего Ли, который для важности напялил на лысину плоскую алую скуфейку.
В таких заведениях всегда и в любой стране раздается невнятный говор басов, пьяный окрик, деланный женский смех… Но крайне редко, никогда, пожалуй – нежная мелодия струнных на фоне абсолютной бархатной тишины. Кто-то помешивал сахар в чашке. Хрустнула накрахмаленная салфетка.
Две девушки, показавшиеся пришельцам ангелами, играли на маленькой увешанной гирляндами сцене у дальней стены вытянутого вдоль полуподвала. Их пальцы перебирали струны чего-то золоченого, изогнутого вроде арф (немолодые аргонавты не были сильны в музыке и инструменты, помимо баяна, различали слабо).
Что-то, воля ваша, недоброе приходит на ум, когда сталкиваешься в жизни с таким вот совершенным парадоксом. Тут же рядом, чтобы добить нервы туристов, вместо хамского «Хозяин, еще по кругу!» послышалось тихое «Можно еще чашечку с сиропом?» Кто-то явно старался не помешать музыкантшам лишними звуками.
Все здесь было, в сущности, узнаваемым, но претерпевшим какие-то мимолетные мутации, сбивавшие с толку грубый мужеский глаз. Длинная сосновая стойка сияла чистотой и была пуста