столб
а не то, что ты на нем застыл
на столпе
боль твоя спеленута в местный пресный хлеб
ты бы мог пережить и ее и избыть
но избыток зрения твой бежит во все
стороны здешних мест
шумным холодом ты все соринки
с пола прогнал
все равно за окном необыкновенно тепло
и стеноз сжал вас всех
в одной небольшой
стране
и за краткой подписью
видится лишь ее рука —
не хотел, а приходится кратким быть
как Магдалина Борисовна
что нюрнбергский весь протокол
запечатлела птичьими
стенографическими значками
только пальцы ее тогда на светлой стене
повторяли щепотью
шероховатое то движенье
но тебе сейчас не на те пальцы
тонущие в прошлом
смотреть
воротиться хотя б невидимым в свои края
но жаль здесь себя потерять
и на мировой твоей гармонии
кто-то другой играет там
за твоим окном
воротиться бы в юность и
набравшись сил
побежать бы отсюда во все стороны жизни
выйти б наружу за холодом
пока не утратилась вся подпись твоя
и чернила для белил этой стены
еще в памяти есть
Имена и лица в метро
…перелицуют пальто
это подсветка высотки
точные гостиницы «Украины» края
тот нежный отверженный
сверхосенний свет
где-то в 50-х
перелицовывали пальто
также но навзничь лежала
плоскость обнажена
темная а с изнанки
светлый свет
и в пальто перемещенное
перелицованное лицо
словно с зари на вокзал
все-то меня не отымут
и не отпустят меня
лиц безымянных значенья
шепот тихий камей
каменных лиц имена
на той стороне Садовой, прямо
на той стороне
лица ночные лицую
глажу пламенный камень
и дорогие глаза
бедное наше всемерное
схваченное светом осенним, высотами
не перелицованное лицо
Волейбол белой ночью
гипсовые ваши тела
задержались в воздухе
Хоть завтра да сегодня уж
на завод снова
пусть даже срежут
процентовки
порвется стружка
в токарной мелочи