было столько боли и отчаянья, что Коротай зарычал громче.
Светловолосая девочка лет двенадцати, слишком маленькая и тщедушная для своего возраста, вбежала в сарай и резко остановилась, не решаясь близко приблизиться к отцу. Ее глаза были полны слез, губы дрожали, худенькие руки тряслись – она очень боялась своего отца, особенно в те дни, когда он был пьян.
Трезвый он был мрачен и молчалив. Бывало, что за весь день от него никто не слышал ни слова. Ее он почти не замечал. Когда Анюта была совсем маленькой, пухленькой, розовощекой крошкой с парой тоненьких, смешных косичек, она иногда смело забиралась к нему на колени и старательно пыталась пухлыми ладошками разгладить его всегда собранный в морщины жесткий лоб. Ей это удавалось на какое-то мгновение, но стоило убрать руки, как морщины снова возвращались на место, делая лицо отца таким неприветливым и недобрым. Тогда эти ее попытки иногда даже развлекали его. Он смеялся и глаза его улыбались и это делало его моложе, он даже казался красивым.
Но те времена давно прошли и она уже давно не видела, чтобы отец улыбался. Морщины на его лбу стали резче и глубже, и ее ладошки уже не смогли бы их разгладить. Отец стал пить, сначала понемногу, но очень быстро втянулся и неделями глушил водкой какую-то свою неизбывную тоску. В эти дни он будто зверел. Глаза его мутнели на почерневшем лице, казалось, что он становился слеп. Он как будто взрывался черной яростью и она неистовой лавой истекала из самых глубин его темной души. В эти дни он ненавидел все и всех и ждать от него сострадания было бесполезно. Эта ярость делала его слепым и глухим ко всему. Матерно ругаясь, он вваливался в их затаившейся в страхе дом и беда была тому, кто попадал ему под пьяную, тяжелую, мужицкую руку. Чаще всего он отводил душу на своей рано постаревшей, слезливой жене. Анюта в такие черные дни старалась на глаза ему не попадаться, благо, что он редко про нее вспоминал После такого запоя, несколько дней промучившись тяжелым, жестоким похмельем, он становился угрюм и молчалив. Иногда, правда, это бывало очень редко, приходя домой, он, отводя глаза, воровато совал ей в руку шоколадку или иную сладость. Он, как будто, стыдился своего доброго порыва. Слова благодарности застревали у нее в горле. В такие моменты, ей хотелось подбежать к нему как раньше, забраться на колени и разгладить его глубокие морщины, увидеть забытую улыбку в его глазах. Но она не смела, никогда не смела. Она очень хотела любить его, но он не позволял ей этого.
В один из таких трезвых дней он и привез этого большого, невероятно красивого и совершенно беспомощного пса, а через несколько дней он опять запил по-черному и начисто забыл про собаку.
Анюта всегда была равнодушна к собакам. В их поселке они были маленькие, кривоногие и неказистые. Собираясь стаями, они слонялись по поселку, иногда, как будто взбесившись, неистово, брызгая слюной облаивали случайных прохожих, сатанея от собственной смелости. По одиночке же они были тихи и пугливы. Девочка не обращала