тканью?» – подумал я, по-прежнему задыхаясь. – «Надо было на подъемнике…»
Сердце вообще готово было выскочить из груди, а дыхания не хватало, но постепенно я отдышался, и смог нормально воспринимать то, что вижу. Протерев лицо носовым платком и проморгавшись как следует, чтобы пелена сошла, я стал разглядывать большой зал.
Здесь так же всё укрывала плотная материя: она стелилась по полу, рваными дырами обступала небольшие окна, куполом уходила под потолок, и там была завязана в узел. Словно большой дырявый мешок был застелен внутри башни. Даже столы и стулья обтягивала эта ткань. Всё выглядело настолько концептуально, что не укладывалось в голове. Свет из окон проникал, но его одного, видимо, недоставало, и по стенам, через каждые полметра, висели канделябры с электрическими свечами. За столами достаточно много людей: я насчитал восемнадцать человек, то есть, почти все столики были заняты. То были самые обычные люди, которые о чем-то разговаривали между собой. Один человек, в шляпе-федо́ре и классическом костюме, махал мне рукой, сидя за столиком, расположенным в дальнем углу зала относительно лестницы, рядом с большой арфой. «Надо же, арфа!» – воскликнул я глубоко внутри себя. Несмотря на слишком минималистичный интерьер, арфа вписывалась. Подойдя ближе, я увидел на ней следы ржавчины, будто она лет тридцать, а то и больше, пролежала на дне озера. Наглядевшись на арфу, я повернулся к человеку, который мне махал. Он встал, мы молча пожали друг другу руки, когда я подошел, затем он жестом указал на стул напротив, и мы присели. Шляпу он ни разу не снял.
Резко выдвинутая челюсть человека придавала ему грозный вид, а морщины, покрывавшие все лицо, делали его мужественным и бывалым. Выражение на лице застыло такое, будто он давно пытается решить какую-то задачу, но у него ничего не получалось, и вот, с моим пришествием, все только больше запуталось. Даже не знаю, как еще передать впечатление от той физиономии, которую я увидел. Всем своим видом человек напротив меня напоминал высушенного и постаревшего Стивена Сигала славянской наружности. Взгляд из его небольших зеленых глазок скользнул по столу, уперся в меню, которое, похоже, было оформлено из обычной тетради формата A4 на кольцах.
Что бы Вы сейчас съели? – спросил Сигал голосом, который вчера говорил со мной из телефонного динамика. Я думал, что телефон как-то искажал сигнал, но нет: я услышал тот же низкий, скрипучий звук, только громче и без помех.
Я почти не ужинал, – сказал я, – так что я закажу что-нибудь. Вы не против?
Конечно, не против. Я уже выбрал, – мягко произнес Сигал-Скрипун, разглядывая людей вокруг, и добавил, – можете не спешить.
Меню представляло собой украшенную черной и красной тушью большую, в твердой обложке, тетрадь на кольцах и в клетку.
Ой, мама, я ложку уронила, – услышал я голос девочки лет десяти.
Ну вот! – сказал громкий женский голос, – теперь будешь есть с ворсом!
Я невольно обернулся. За столом