В любом случае, рисковать он не мог. Ветерок сейчас дул на него. Остаться незамеченным, по всей видимости, удалось, но маячить здесь, в сыплющих росой колючках на периферии досягаемости, когда через пару-другую минут станет ничего не разобрать, уже надоело. Он хорошо понимал, что попытка у него будет только одна. Уставившись на куст, под которым мерз Гонгора, коза вновь ненадолго застыла, продолжая двигать челюстями, прислушиваться и вздрагивать большими мягкими ушами, отгоняя, надо думать, наседавших мух, затем перенесла взгляд на заросли левее, постояла так, не переставая жевать, и вернулась к траве. Гонгора бесшумной тенью молниеносно метнулся еще на несколько метров вперед, не отрывая взгляда от своего будущего обильного и тоже уже успевшего смертельно надоесть ужина: взгляд его был неподвижен и прям, как удар кончиком длинного шеста, он смотрел туда, не мигая, готовый в один миг в случае чего слиться с травой, растаять. Он мягко приник к земле, тихонько перевел дух и стал медленно, очень медленно и осторожно перемещаться еще дальше вперед, сокращая расстояние до минимума, следя за тем, чтобы над головой не тряслись макушки травы.
Солнце спряталось за горой, и густая тень накрыла лужайку. Нужно было решаться. Хотелось выпить чего-нибудь горячего, наваристого, совершенно неожиданно и не к месту вдруг проснулся дикий аппетит. С ним проснулось раздражение. Не так быстро, сказал он себе, на секунду прикрывая глаза. Так просто мы не отвяжемся, с какой стати. Рядом с воздетой рогатой головой показалась еще одна голова козы и сейчас же за ней гуськом – пара шустрых детенышей. Чувствуют взгляд, прокомментировал он для себя поведение животных, успокаиваясь и невольно опуская глаза к земле. Взрослые особи, работая челюстями, в четыре глаза глядели в сторону Гонгоры. Ему вдруг вспомнилось, как девушки, то одна, то другая, как сговорясь, внушали ему, что у него какой-то необыкновенный, дьявольский и умный, прямо-таки какой-то чудодейственный взгляд. С другого боку, что ли, взять?.. Он, как получилось, еще глубже вжался в землю, секунду полежал, попятился, выполнил разворот на сто восемьдесят градусов, вернулся под свои влажные колючки, обернулся, ища глазами хитрую скотину, и обмер: животное – то, что побольше и помощнее – резво вышагивало в его направлении.
Вот теперь тетиву можно было отпускать. Гонгора прямо видел, как острое металлическое жало, подрагивая от нетерпения, со стуком, глубоко входит в скат мускулистого бедра, животное дергается от сильной боли и неожиданности, громко вскрикивает, взвиваясь вверх, и скрывается в непроходимой чаще, оставляя после себя запах боли, через равные промежутки роняя за собой на зеленые листья травы горячие, крупные, темно-алые, почти черные капли – как ягоды. И вначале он, быть может, попытается идти по этим следам, но очень скоро опустится ночь и он будет обречен на пытку, на долгие дни сживется с болью зверя. С ним это уже было. Издержки