вбок, к излучине лука. Время нарастало слоями, пузырясь звездами и давя, пугая необратимыми последствиями. Ничего невозможно разобрать. Что-то уж очень долго. Он мысленно отдал приказ мышцам, расслабляя перетянутый плечевой пояс, и с той же медлительностью перенес взгляд на широкий обрез ствола дерева в своих ногах. Плаща не было. Теперь в нижнем левом углу чуть более ясного, немножко более податливого цепкому взгляду пространства, втиснутого в черную непроницаемую раму из дубовых листьев, одиноко и зябко сияла далекая звездочка: макинтош оказался ниже.
Точнее сказать, это был не совсем макинтош, скорее утепленное, подбитое мехом пальто, под плотным воротом, быть может, просто – закнопленный на все кнопки и завязанный на все шнурки походный камуфляж. Или даже нет, не так: больше всего это походило на крупную шерстистую особь узкомордого собакоголового бабуина, в ожидании низко пригнувшегося, подготовившего напряженные передние конечности к короткому внезапному прыжку, – и сейчас помимо всего прочего имело смысл по геометрии силуэта попытаться определить, в какую именно сторону бабуин намерен прыгать: не дай бог, на него или, напротив, с учетом проекции ночных очертаний, в направлении прямо противоположном, от него, на ветви соседних деревьев…
Гонгора шумно подобрался, приподнялся, шурша листвой, заставляя плясать под собой упругие ветви и стучать на весь лес деревянным стуком, повернул лицо к невидимому толком за стеной темноты пространству у подножия дерева, все время хватаясь непослушной рукой, промахиваясь, тщательно пристроил к тетиве прорезь оперенной стрелы и осторожно высунул голову за край гнезда, борясь с непослушными пальцами и стараясь как-то унять дрожь в теле. Стискивая дергавшиеся челюсти вместе, он таращился в темноту, изо всех сил напрягаясь, расправляя застывшие мышцы. Колотило неимоверно. Внизу все оставалось таким же невнятным, мрачным – густым и неубедительным, как застоявшаяся тишина в погребе. Ухо уже неопределенное время беспокоило что-то вроде отдаленного всхлипывания и неясных шорохов. Понемногу осваиваясь, глаза силились воспринимать интерьер в целом, неопределенных очертаний тень – некий намек на движение ушел к периферии, сливаясь с темнотой, тая в плотных образованиях по направлению туда, где начинались кусты. Просто привиделось, может. Нет, вот еще одна. Слабый шорох. Еще всхлип, новое движение, и сердце его оборвалось, пропустив такт: прямо под ним, метрах в четырех-пяти ниже мягко и совершенно отчетливо раздался тихий раскованный перелив неживого смеха, сменившийся давящим на уши периодом тишины. Помедлив, из лесу ему ответил другой смешок, и все вновь стихло. Так, наверное, мог бы смеяться на неуютной полированной стали голого стола труп, если бы его удалось расшевелить.
Под Гонгорой всхлипнули, прервались, он плавно подался вперед, не дыша, напрягая зрение, – и ничего не нашел, по прошествии томительных секунд чуть