хорошо отдохнуть история, не хватало динамичности, он был слишком инертен, чтобы претерпевать изменения, динамичность его была сравнима с поползновениями геологических пластов. Полустертые кадры из безликой галереи великомучеников эпохи великой, до идиотизма героической и обезоруживающе глупой и с беспримерной нечувствительностью равнодушной ко всему, что не соотносилось с ней никоим боком. Гонгора устал уже к тому времени удивляться. Он решил, что подходит время закрытого процесса над его собственным будущим.
…И вот степень всех твоих побед:
в полнеба лес и сгоревший мост.
Где-то там с трудом еще различались неестественно одинаковые пятна свежевыбритых лиц. Глаза не очень нормальные, остановившиеся на одной точке, пустые, без малейшей тени мысли, с тенью глубоко скрытого древнего животного страха, глаза мертвенно-чистые и голодные, стыдливо спрятавшиеся за запотевшими иллюминаторами лысых противогазов. Слаженный ритм, выверенное движение поршней дрессированного человеческого автомата. Размеренный траурный гром подкованных ботинок, хриплый перевздох на последнем пределе, не к месту перемежаемый одиноким сиплым надрывным завыванием резинки клапана противогаза на голове «крайнего»: клеймение страшным клеймом «крайнего» оставалось для руководства боевой группы делом первостепенным, на его примере другие старались падать реже. Здесь преобладали свои законы гуманизма и своя методика воспитания, загнанных лошадей тут не пристреливали – на них надевали «кондом» -душегубку. Личный рейтинг повышался в направлении головы группы, отставать считалось неэтичным. В любом случае за сложными эволюциями скорбных «петушков» на броске предпочтительнее было наблюдать со стороны, держался ли «пуп» еще каким-то чудом, раз свалившись незадолго перед тем и получив на голову противогаз, семенящей походкой вихляясь потом в хвосте всей процессии, поднимался ли он затем с подмерзшей земли ботинками строгих носачей. Обычно поднять им удавалось, но ненадолго: через десять шагов воин вновь по крутой дуге живописно уходил за обочину, и вся процедура повторялась. Одежда, от которой недавно еще клубами валил сырой пар, на утреннем морозце твердела, превращаясь в лед. На Огневом Рубеже предлагалось из не слишком хорошо пристрелянного оружия возможностями пары-другой магазинов поразить почти не различимые на таком расстоянии и фоне крохотные пятнышки неопределенных очертаний. Пятнышки символизировали собой фигуры перемещающегося противника, изредка попадающего в поле зрения и куда-то пропадающего. Эти фишки только раздражали, возникая почти на пределе видимости, ничем не отличаясь от прочих холмов, бугров, пригорков и коряг поваленного леса. После изматывающих душу километров руки тряслись, и это сводило на нет последние шансы остаться в здравом уме. Здесь нужно было сильно экономить, не сумевшие набрать