не хуже меня. Остатки системы, змеи, пожирающие сами себя, из последних сил делают вид, что… что? Тсс. Об этом не говорят. Мы с тобой тоже не говорим. Не говорим – и правильно делаем. У нас все в порядке. Экономика который год показывает небывалый рост.
Никому нет дела ни до каких прав.
Фридман смотрит на Ромашку и ругает себя за то, что все-таки нарушил тишину.
– Что ты сказал?
В голосе металл. Он не уйдет, не сдвинется с места, пока не получит ответ.
– Ну прекрати, малыш, пойдем.
– Что. Ты. Сказал.
– Ты сама все прекрасно понимаешь…
– Нет, не понимаю. Повтори.
– С кем и зачем ты собралась бороться? Головой подумай, пожалуйста, а не…
– А не?..
Изгибает бровь. Глаза сухие и страшные.
– Договори. Головой, а не…
– Света.
– Чем я обычно думаю, Антон?
Фридман злится. Ему неприятно. Это же ясно – чиновники просто стараются показать, что еще зачем-то нужны. Как могут, так и пытаются. Все эти новые поправки на самом деле не стоят и выеденного яйца, ничего не будет работать и никто никого не притесняет. Все самые важные решения уже приняты. Но поди объясни этому воину за социальную справедливость, что война давно закончилась. А с другой стороны…
Нет, ладно.
– Пошли, хорошо? – Антон старается быть дружелюбным. – Пес с ними!
– То есть тебе правда кажется, что это нормально? Сегодня у меня опять отнимают базовые права…
Дрожит, медленно вдыхает и выдыхает.
– А что будет завтра? Ты понимаешь, что говоришь? Все кончилось? Остались одни идиоты, хорошо, нормальные люди подключены и спокойно ходят под себя в башнях. Нет смысла говорить о правах на руинах? Что еще? А когда они завтра придут за мной, эти идиоты, что ты будешь делать?
Фридману не хотелось отвечать честно. Не хотелось говорить, что Платформа Действий не работает уже лет пятьдесят, а если разобраться, то и не работала никогда. (Нельзя воевать с войной и угнетать угнетателей). Фридману не хотелось напоминать Ромашке о том, как она была рада поправке 51, не хотелось спрашивать, чем в таком случае женщины или третий пол на ее взгляд, отличаются от верующих и почему последних мы заклеймили с вящей радостью?
– Ты же понимаешь, что это крючкотворство? Уберем вот это, введем вон то? Давай без эмоций. Ну что мы можем сделать?
– Бороться.
– Конечно, ага. Еще раз. С кем и зачем? Ты ведь понимаешь, что…
Бесполезно. Выключилась, ничего больше не услышит. Будет бороться.
– Я буду бороться, Антон.
Ну, собственно, вот.
– Я буду сражаться.
***
…Фридман давно не спал, на такое в той дыре, куда его выслали, не хватало ресурсов, а память, все, что осталось после экстренного погашения кредита, он в последний раз сливал восемнадцать лет назад. Проще говоря, сейчас спать было опасно. Проклятая мусорка, особенно без помощи регулировщика, может сожрать тебя