раскачиваются туда-сюда, как будто ребенок спрыгнул с них только что, секунду назад.
Вот он, этот скрип.
Но во дворе никого нет. Я смотрю на детскую площадку из окна на третьем этаже бетонной коробки, которую привык называть своим домом. Мне нужно называть какую-нибудь коробку домом, мне так спокойнее. Я смотрю вниз, во двор, и не могу понять, что конкретно изменилось, чего не хватает.
– Тебя зовут Антон Фридман.
В горле першит, приходится его прочистить. Сердце ухает в висках. Мне не хочется боятся, но липкий дурной страх не спрашивал моего мнения. Сижу прямо на полу в сыром и темном подвале, где стоит такая вонь, что даже глаза слезятся. Пахнет отходами, гнилой водой и, кажется, горячей смолой.
– Сейчас шестьдесят… восьмой… примерно шестьдесят восьмой год по старому, и, если бы не все это дерьмо, тебе бы сейчас перевалило за седьмой десяток. Да, где-то так.
Яркий двор тает, как акварельный рисунок, и я уже больше его не вижу. Остается только подвал, где в нескольких метрах от того места, где я уселся, в воздухе висит, не двигаясь, будто нарисованный, султан густого серого дыма.
– Инъекция микроскопических роботов в твоей крови не дает организму изнашиваться, – продолжаю я.
Не понимаю, нужно ли говорить именно это. Перед моим лицом, сантиметрах в тридцати, висит голографический экран, на который транслируется запись обращения.
– А нейронное кружево… если ты вообще знаешь, что это…
Вырывается грустный смешок, долго молчу. Затем мы с двойником на экране одновременно поднимаем головы.
– Цифровая прослойка твоего интеллекта делает за тебя всю умственную работу. Твое сознание рационализировано, все в порядке. Годов с сороковых… Знаешь, что самое смешное, Антон?
Появилось такое чувство, будто на меня кто-то пристально смотрит сзади. Но оглянуться смелости не хватило.
– Человек сто лет считал, что его мозг похож на компьютер, а теперь так оно и есть.
Опять давлю из себя невеселый смех. Инстинктивно дотрагиваюсь до шеи. Закрываю и открываю глаза.
– А еще… А еще смерти нет. Это важно. Смерти… такой, какой ты ее знаешь… или знал, или будешь знать… Проклятье… Короче, она теперь другая, старик. Я говорю все это на случай, если временная линия или типа того, если время изменится, и ты попадешь в какую-нибудь параллельную вселенную. Просто важно, чтобы ты ничего не забыл. Нельзя забывать.
Это шаги? Я вздрогнул, по спине пробежали холодные мурашки. Замереть, замолчать и прислушаться. Нет, показалось. В горле жутко пересохло.
– Время ускорилось. В среднем сутки теперь длятся около девятнадцати часов. Случилось это десять или пятнадцать лет назад, кажется, сразу после запрета. Но ты уже привык. Все привыкли. Хотя ученые говорят, что жизнь станет еще быстрее. Они, если нашим ученым вообще можно верить, говорят о каком-то аномальном гравитационном поле…
Я замолчал, облизнул губы.
– Типа