тогда они согревались в кафе. Непременно арманьяком или кальвадосом. «А коньяк оставим туристам», – настаивал Париж. Они обменивались влаготочивыми взглядами и прикосновениями, а после неслись в его невообразимо маленькую квартирку в старинном доме №98 по улице Коленкур на Монмартре. Париж не стеснялся стеснённых пространств. Они помогали ему в развитии чувственности.
Много раз пытались доехать до Лувра – Париж так хотел, чтобы она увидела его сокровища! Но лишь только они вместе заходили в метро, как их пульсы начинали неотвратимо отсчитывать минуты до извержения вулкана. В сокровищницу мировой культуры попасть никогда не удавалось. «Наверное, я увижу статую Ники и Мону Лизу, только когда стану умиротворённой старушкой», – довольно смеялась в мыслях она.
А Эйфелева башня повторяла оргастические пляски своих ярких вспышек каждый вечерний час до полуночи, не давая дочери Владивостока подумать ни о ком другом, кроме Парижа. Из-за этих огней она даже хотела остаться с ним! Навсегда.
«Я влюблён в тебя, ты – что-то особенное в этом мире! Не уезжай! Нам будет хорошо вдвоём в квартирке на улице Коленкур», – отражал Париж отблески эйфелевых вспышек в глазах.
Она в ответ кусала его губы в поцелуе. «Останемся ли мы влюблёнными друг в друга, когда иссякнет сладость расставания и возвращения? Когда ты перестанешь быть тем Парижем, который существует для меня где-то на этой планете. Когда станешь просто моим домом. И я непременно начну думать – ах, почему у моего дорогого Парижа всё не так хорошо, как в доме отца, Владивостока?» – вслух она это не произносила. Зачем? Ему ведь так нравились её сладко-солёные поцелуйные укусы. И потом, Париж ведь всегда мог воплотить в реальность свою мечту юности – приехать во Владивосток по Транссибирской магистрали, самой длинной на этой планете.
Мужчина-мир
Когда дочь Владивостока оставалась в родном городе между путешествиями, бархатными, но цепкими руками её мучила ностальгия. Иногда луч тоски прорезал пространство на юго-восток – в такие моменты она скучала по кому-то и очень хотела увидеться опять с кем-то. А порой стонущие мысли устремлялись на запад. И тогда она жутко желала прильнуть к чьим-то губам, кого-то обнять или полюбоваться чьей-то улыбкой.
Владивосток замечал ностальгические мучения дочери. И старался сделать всё, чтобы она почувствовала счастье. Через бухту Золотой Рог и на остров Русский он перекинул изящные подвесные мосты. Не хуже, чем у Токио-сана! Радушно распахивал для неё двери многочисленных корейских едален, где жгучий красный перец творил страсть в любом блюде. Как у Сеула-соседа! Научился выпекать ароматные бельгийские вафли и стал подавать их во всех своих кофейнях. Прямо-таки в манере Брюсселя-друга! Даже Эмира Кустурицу завлёк по весне к себе с концертом. И столкнул с ним свою дочь нос к носу на улице Пограничной в её любимом баре. Опередил Белграда-брата!